«Иди ко мне!» – звала вершина. Это был трубный глас, который хотел открыть ему тайну мира. Дать в руки скрижаль с законами этого мира, где идет непрерывная схватка, и тьма вторгается в свет, и свет побеждает тьму. Ему хотели дать книгу, за которой он явился на эту войну.
Он достиг вершины. Еще недавно здесь высилась огромная стела, подобие штыка, воздетого в небо. Теперь эта стела, срезанная залпами «Градов», лежала на земле, придавив металлического солдата. Рябинин тронул ладонью железный висок, ощутив глубинное биение.
На вершине ревел ветер. Здесь было семь свежих могил. На крестах висели венки. Трепетали флаги Донецкой республики, стяги батальона «Восток». В могилах покоились те, кто оборонял гору и вызвал огонь на себя.
На вершине ревел ураган, словно дула труба. Хлопали над могилами флаги. Свистела арматура взорванной стелы. Ветер падал из неба, словно был открыт небесный люк, и оттуда раздавался голос: «Ты! Ты! Ты!»
В этом ветре был Тот, Кто призвал Рябинина на вершину, повелел написать заповедную книгу. С этой вершины открывался весь мир, все континенты, и все они были охвачены битвой. И он, летописец, станет двигаться по войнам, закрывать глаза павшим, исполняя завет горы.
Рядом с могилами были выкопаны свежие ямы. В них опускали гробы с бойцами батальона «Марс». Рябинин кидал землю в яму, прощаясь с усопшими. Вместе со всеми пускал из автомата прощальные очереди.
Выпили из пластмассовых стаканчиков поминальные сто грамм. Комбат Курок, с лысой головой, проталкивая сквозь рыжую бороду мучительные слова, сказал:
– Больше нет батальона «Марс». Но есть батальон «Аврора». Кто хочет, переходите ко мне.
Федя Малой и Шатун решили податься к казакам. А Рябинин остался с Курком.
Могилы были засыпаны серой комковатой землей. С вершины горы открывались синие дали, чувствовалась кривизна земли. Словно летел космический корабль.
Ополченцы возвращались к автобусу. Колун садился в свой видавший виды «КамАЗ».
Рябинин отстал от остальных. Извлек из кармана жестяную коробку с красной наклейкой. Открыл и посыпал могилы семенами марсианских цветов. Пройдут дожди, могилы превратятся в цветочные клумбы, и над ними расцветут волшебные радуги.
Глава 18
Батальон «Аврора» занимал оборону у села Петровка, вдоль шоссе, соединявшего Луганск и Донецк. Шоссе проходило в тылу батальона, позволяя двум городам обмениваться отрядами ополченцев, боеприпасами, продовольствием. Украинская армия стремилась сбить батальон с позиций, выйти к шоссе, рассечь два города. Укры долбили артиллерией, наносили авиаудары, атаковали танками и пехотой. Батальон держался, зарывшись в землю. Зацепился за утлое селение, где большинство домов было разбито, жители разбежались. А те, что остались, ютились в погребах, опасливо скользили вдоль заборов до колодца и обратно. Ненадолго показывались из своих подземелий, когда приезжал фургончик с хлебом.
Над штабом батальона, на крыше облупленной хаты развевался красный флаг с серпом и молотом, ибо комбат Курок был приверженцем Советского Союза. Через огороды и проулки тянулась траншея, куда укрывались ополченцы при артналетах. В понурых, иссеченных осколками садах прятались две колесные гаубицы. Пулеметы ополченцев смотрели в белесое поле с погубленными посевами пшеницы. За полем волновались холмы и курились слабые дымки. Там находились украинцы. Оттуда начинались атаки, летели снаряды, двигались танки. С того же направления прилетали штурмовики, кидая бомбы на сады и хаты.
Рябинин выходил на боевое дежурство, присаживаясь на зарядный ящик вблизи от траншеи, готовый спрыгнуть в ее сырую черную глубь. В минуты тишины траншея пустовала, на бруствере лежали гранатометы, ручные пулеметы, а их хозяева покуривали, исподволь поглядывали на пшеничное поле. Пшеница была изрезана множеством дорог, проделанных танками.
Ночевал Рябинин в пустующей хате вместе с другими ополченцами. В хате стояла беленая печь, расписанная цветами, висело зеркало, красовались на тумбочках, на испорченном телевизоре рукодельные салфетки с изображением кота и надписью: «Кит обида», что означало: «Кот обедает». Гречневая каша и тушенка были основной едой. Порой появлялись сочные початки кукурузы и молодая картошка. И конечно, яблоки, устилавшие землю в садах.
Иногда Рябинин совершал прогулки по селу. Разбитый снарядами магазин рассыпал вокруг блестящие осколки витрин. В почтовом ящике на столбе зияла дыра. Перебегали дорогу хромые собаки, получившие ранения при бомбежках. Робкие дети на хрупких ножках появлялись из развалин и тут же скрывались, как испуганные зверьки. Лишь один дом, с каменной башенкой и затейливыми колонками, стоял уцелевший среди разрушенных хат. Рябинин видел, как из дома вышла печальная статная женщина с тугой косой вокруг головы, отрешенно постояла на крыльце и снова скрылась.
С утра над пшеничным полем, мимо села пролетел самолет и сбросил бомбы туда, где соседний отряд ополченцев защищал отрезок шоссе у села Устиновка. Самолет просверкал на солнце, и гром разрывов медленно катился над полем.
Рябинин начинал тоскливо закрывать глаза, когда раздавался звенящий и ноющий звук смычка, теребящего небесную струну. В закрытых глазах возникала воронка, окруженная горящей травой, и голова серба Драгоша, висящая на длинной, как чулок, шее.
Рябинин сидел на зарядном ящике, слушая разговор двух ополченцев. Они положили у ног автоматы, чтобы можно было их мгновенно схватить и соскользнуть в траншею. Ополченец Жила вполне оправдывал свой позывной. Жилистый, в мускулистых узлах, с тяжелыми надбровными дугами, под которыми зло и весело блестели глаза. Жила в недавнем прошлом был зэк. Ускользнул с зоны, когда началась война, среди бараков стали рваться снаряды, и охрана разбежалась. Жила пустился в бега, примкнул к ополченцам. Дрался храбро и яростно, мстительно стреляя в украинских силовиков, которых называл «мусорами». На нем была пятнистая безрукавка с карманами. Плечи и бицепсы покрывала синяя татуировка с изображением женщин, цветов и драконов. Голову защищала каска с туманным пятном солнца.
Второй ополченец, Ромашка, имел крупное лицо, золотистую щетину, темно-синие глаза и большие осторожные руки, в которых он держал колосок пшеницы, аккуратно извлекая из него спелые зерна. Он слыл целителем. В хате, которую занимал, висели пучки трав, стояли склянки с отварами. Отдежурив на передовой, он уходил за село, где оставалась невспаханная степь. Одиноко бродил, нагибаясь, срывая головки цветов, выкапывая корешки. Не обращал внимания на пролетавшие штурмовики.
– Ну, ты, цветик божий, скажи, за что люди воюют? – Жила насмешливо смотрел, как из колоска на темную ладонь Ромашки выпадают пшеничные зерна. – Одни воюют за Сталина. Другие за Гитлера. Третьи за Христа. Тот за еврейского бога. Тот за мусульманского. А все за войну воюют. Вот и выходит, что у всех человеков бог – это война.
Ромашка собрал на ладонь белые зерна. Выбросил пустой колосок. Кинул зерна в большой темный рот и медленно жевал.
– Войну черт придумал, – произнес он, проглотив зерна. – Бог мирит, а черт ссорит. Только люди опомнятся, начнут обниматься, а черт им в душу плюнет, и они опять воевать. Всем нам в душу черт плюнул.
