Вместе с невыносимо долгим поцелуем он вошел в нее, и она тихонько охнула, благодарно принимая благосклонность Последнего из Конгетларов.
15
Герфегест лежал, закинув руки за голову. Ощущение осмысленности жизни вновь возвращалось к нему.
Рядом с ним спала утомленная, но счастливая вдвойне девушка. Сегодня она была с хорошим мужчиной, и этот мужчина был Конгетларом.
Герфегест думал о том, что ради одной только этой простой девушки, которая так трогательно стонала под напором его страсти, он, Герфегест, готов дойти до самого Наг-Нараона и вырвать черное сердце Стагевда.
Только ради того, чтобы эта девушка, имени которой он так и не удосужился узнать, продолжала жить и щедро дарить свою любовь благородным господам, уже стоило идти вслед за Ганфалой. Мир, Сармонтазара, Алустрал – все это пустые слова до той поры, пока ты не войдешь в маленький сад на окраине большого дворца и не встретишь там ласковое прикосновение. Одно ласковое прикосновение.
Сквозь «живой потолок» летнего дома, образованный жидкой виноградной порослью, на Герфегеста смотрели звезды. Пронзительные и огромные звезды южных островов, грандиозные небесные светильники, каких не увидишь в Сармонтазаре. Разве только в Тернауне, да и то едва ли.
Несмотря на изматывающую дорогу из Молочной Котловины в Наг-Киннист, несмотря на глупую сцену в покоях Киммерин, несмотря на могучие любовные подвиги, спать ему не хотелось.
Герфегест поднялся с горячего ложа и вышел в сад – туда, где у края купальни стоял позабытый кувшин. Не отрывая растрескавшихся губ от шершавого глиняного горла кувшина, он осушил его до дна. Хорошее вино, не иначе как со стола Ваарнарка. Хорошее, но, пожалуй, чересчур сладкое.
Герфегест почувствовал в саду чужое присутствие. В мгновение ока обратившись метательной машиной, он изо всех сил запустил в темноту между деревьями опустевший кувшин. «Убить не убью, – мелькнуло в его голове, – но по крайней мере выясню, какому псу не спится».
В звездном свете едва заметно блеснула сталь, послышался треск разбитого кувшина и вслед за этим раздался голос Горхлы:
– Хороший бросок.
Небрежно помахивая топором, карлик вышел из-за ствола смоковницы.
– Хороший удар, – чуть заплетающимся языком заметил Герфегест.
– Идем, Рожденный в Наг-Туоле. Ты нужен Ганфале.
Герфегест вздохнул. Ну что поделаешь? Ради спасения этого маленького сада и его милой хозяйки можно и прогуляться.
– Идем, – кивнул головой Герфегест. – Дай только одеться.
Горхла махнул рукой и уселся на краю купальни, скрестив ноги. Поза беспредельного терпения.
Когда Герфегест уже полностью облачился, его вдруг осенила замечательная мысль. Он подошел к Горхле и тихо спросил:
– У тебя есть что-нибудь хорошее?
– Хорошее? Что, например?
– Несколько золотых монет потяжелее или, на худой конец, какой-нибудь перстень.
– Нет у меня ни монет, ни перстня, – развел руками Горхла. – Но если ты хочешь что-нибудь подарить на прощание своей подруге, оставь ей вот это.
С этими словами Горхла извлек из своей неразлучной сумы флакон в форме шестигранной пирамиды. Упреждая недоумение Герфегеста, Горхла пояснил:
– Это благовония, которыми притиралась моя подруга, Минно. Очень хорошие. Таких мало в Алустрале. Почти совсем нет.
Герфегест посмотрел на карлика с искренним восхищением.
– Может быть, тебе не следует… – осторожно начал Герфегест.
– Следует, Рожденный в Наг-Туоле, – мягко оборвал его Горхла. – Пусть лучше эти благовония послужат чьей-то любви, чем моей памяти о Минно. Этой памяти и так слишком много.
16
Дворец Орнумхониоров имел форму подковы. Между левым и правым крыльями дворца была огромная площадь. На ней еще в отсутствие Ваарнарка сложили погребальный костер.
Императоров не хоронят днем. Император Синего Алустрала должен подняться прямиком к Зергведу, как называли ярчайшую звезду небес в Сармонтазаре. В Синем Алустрале она звалась Намарн.
Вдоль дворцовых стен выстроились благородные господа из Дома Орнумхониоров и тысячи простых воинов. Полумаски на шлемах были подняты, мечи оголены. Каждый держал в руках факел, перевитый лентами трех цветов – пурпурного, синего и белого.
Там, где подкова размыкалась, выстроились Ваарнарк, Ганфала, Киммерин, Двалара и воины с «Голубого Полумесяца».
По правую руку от них Герфегест увидел три фигуры в легких летних плащах с Пегим Тунцом – знаком Ганантахониоров. Это Герфегест как-то мог понять. Но по левую руку от Ваарнарка он заметил еще троих. Это были Гамелины! Сердце Герфегеста учащенно забилось, но его сдержанность и на этот раз не дала осечки. Пусть Гамелины наслаждаются церемонией. Пусть.
Герфегест и Горхла, сохраняя почтительное молчание, заняли место чуть позади Ганфалы и Ваарнарка.
Над замершими воинами разнеслись траурные переливы боевых труб. Потом они смолкли и вперед вышел Ганфала.
– Доблестные сыновья Юга! Десять дней назад Рем Великолепный был осажден мятежными Гамелинами и их союзниками. – С этими словами Ганфала метнул в сторону северных послов взгляд, исполненный ненависти.
– Из-за низкого предательства Дома Хевров верные Империи войска были истреблены в неравном сражении. Мы боролись за спасение императора до последнего вздоха, но волею судеб Первый Сын Синевы был сражен мятежным мечом Гамелинов и встретил свою смерть как подобает мужчине и воину. Мы спасли и охранили от тлена тело Первого Сына Синевы, дабы предать его достойному погребению по обычаям наших предков.
Ганфала поклонился императору, возлежащему на вершине погребального костра.
– Я знаю: каждый из вас помнит слова Книги Усопших – и да не оскорбит никого из вас мое напоминание. «Пусть войдет в его тело священный огонь и пусть взойдет легкость тела его к Намарну. Прах же тела его да повстречается с Синевой Алустрала». Мы свершим эти установления в точности! – Посох Ганфалы грянул оземь, словно бы намертво припечатывая его слова к дворцовой площади.
– Но прежде чем свершатся установления Книги Усопших, я хочу призвать мщение на голову Дома Гамелинов и клевретов Дома Гамелинов, по чьей вине погиб Первый Сын Синевы. Они отступились от клятвы верности и отныне не будет им покоя ни в четырех сторонах света, ни в небесах, ни в Синеве Алустрала. Я же клянусь здесь, над прахом нашего императора, в том, что останусь верен Империи до последнего своего вздоха. Оружие мое изопьет кровь мятежников до последней капли и глаз Намарна затуманится багрянцем, пресыщенный мщением. Клянусь тебе в этом, Лан Красный Панцирь!
С этими словами Ганфала припал на одно колено, прикоснувшись левой рукой к своему лбу, а двурогим полумесяцем – к земле.
Ганфала степенно поднялся.
