Стагевд усмирил невольно участившееся дыхание. Он не хотел, чтобы Хармана заметила его волнение. Стагевд подошел к Хармане и, обняв ее, поцеловал в чуть припухшие, зовущие и любящие губы. Сестра доверчиво открыла свои уста устам брата.
Утолив первый острый голод разлуки, Стагевд чуть отстранился и сказал:
– Хвала Намарну! Меня весь день одолевали дурные предчувствия. Мне казалось, что с тобой произошло что-то дурное. Но ты сказала «напротив». Что это значит – «напротив»?
Глаза Харманы затуманились той пленительной поволокой, о которой Стагевд знал куда больше, чем пристойно знать брату.
– Идем, Хозяин Гамелинов, идем, – сказала Хармана, выразительно оглядываясь на Мелета и сопровождавших Стагевда воинов. – Нам потребуется уединение.
Они вошли во дворец, оставив всех прочих скабрезно улыбаться, скрывая свою жгучую зависть к сильным мира сего, на свежем воздухе.
Стагевд нетерпеливо положил руку на ягодицы Харманы. Она обняла его за шею и, чувствуя под своим обнаженным запястьем рукоять меча, горячо прошептала:
– Сейчас, любимый, не здесь, здесь прислуга…
Стагевд толкнул ногой первую попавшуюся боковую дверь, и они, сплетаясь в объятиях, исчезли в непроглядной темноте безвестного зала.
Затрещала раздираемая ткань. Ей вторил тихий смешок Харманы.
Потом дверь за хозяевами Гамелинов затворилась и больше из-за нее не донеслось ни звука.
9
Весь остаток дня Герфегест просидел в центре ложа госпожи Харманы с закрытыми глазами. Его дыхание было ровным и размеренным. Его лицо было безмятежным – по крайней мере ни скорби, ни гнева оно не выражало. Герфегест думал.
Хармана не взяла Семя Ветра. В этом Герфегест убедился, осмотрев содержимое своего миндалевидного медальона. «Значит, не так уж оно ей необходимо, как думает Рыбий Пастырь».
Хармана не убила его. Если бы Хармана хотела, она, безусловно, могла бы умертвить его уже тысячу и один раз. Значит, у госпожи Харманы другие планы на жизнь Герфегеста – какие? Показать Стагевду, сколь глупы мужчины, льнущие к ней словно чокнувшиеся осенние осы к сладкому сиропу? Продемонстрировать Ганфале, сколь нетерпеливы и любвеобильны его вассалы, к которым Хармана, безусловно, причисляет его? Похоже, ему, Конгетлару, предстоит роль потешной зверушки!
Хармана оставила его в своих покоях. Хармана, безусловно, не хочет, чтобы о присутствии Герфегеста узнали посторонние. Иначе вместо стальных цепочек она заковала бы его в стальные цепи. Без всяких заклятий. Не так надежно, зато бережет силы – она ведь тоже, наверное, приустала всю ночь заниматься любовью. Ясно, что она хочет сохранить присутствие Герфегеста в своих спальных покоях в тайне.
Она оставила у дверей своей спальни всего двух стражников, воняющих луком и вооруженных простыми дворцовыми алебардами. Они, похоже, понятия не имеют, что в покоях госпожи заперт некий мужчина. Об этом свидетельствуют их разговоры. Герфегест не стремился разубеждать стражников – он был тих, как насекомое.
Хармана. Герфегест не любил гадать о будущем. И все-таки не мог удержаться от бесплодных вопросов. Когда явится Хармана? Что он прочтет в ее глазах? Что будет написано в глазах Стагевда?
Солнце зашло и сумерки принялись завоевывать мир для ночи. Герфегест, по-прежнему неподвижный, сидел на ложе, спиной к двери, положив руки на колени. Семя Ветра едва слышно вибрировало в тон морскому бризу, рвущемуся через окно. Вибрации эти нарастали и меняли тон, пока не превратились в различимые ухом звуки.
И тут Герфегест, чей ум теперь был ясен словно хрустальная сфера, наполненная мировым эфиром, услышал торопливые шаги. В чугунной двери щелкнул замок, и он услышал голос Харманы. «Вы свободны», – это, конечно, стражникам.
Хармана вошла в комнату. Заперла дверь на все четыре внутренних засова.
Приветственно вспыхнули масляные светильники, на свой лад приветствуя Хозяйку. Даже желтые лилии, казалось, запахли сильнее.
Но Герфегест не обернулся. Он даже не соизволил открыть глаза, в которых, за опущенными веками, буйствовал первопричинный Ветер.
Хармана остановилась возле ложа. В руках ее была пузатая фарфоровая ваза, густо расписанная магическими знаками. Горлышко вазы было схвачено кожаным ремнем, который образовывал некое подобие ручки. Она опустила вазу на пол. Герфегест слышал, как всколыхнулась жидкость на дне сосуда.
Но он не выказал интереса к происходящему ни единым движением.
И тогда Хармана, подобрав траурное платье и откинув назад длинный шлейф, легла на пол. Она вытянула руки вперед, в сторону Герфегеста. Она поцеловала пол. Жест рабской покорности.
– Ты волен делать все что хочешь, Рожденный в Наг-Туоле. Прими от меня Поклон Повиновения вместе с этой вазой. Магия Стали более не властна над тобой.
«Неужели?» – саркастически усмехнулся Герфегест и развел в стороны руки, скованные стальной цепочкой. Цепочка лопнула, ведь и была она толщиной в волос. Так же незаметно и с тем же характерным звоном лопнули путы на ногах.
Герфегест поднялся и подошел к Хармане. Она была ослепительно, неприлично красива для женщины, облеченной властью над целым Домом. Но теперь она лежала на полу, словно только что купленная рабыня, – руки вытянуты вперед, ноги раздвинуты, лицом вниз.
Если бы Герфегест захотел, он бы мог придавить ее пепельные волосы к полу пальцами ноги, он мог бы сделать ей больно. Да, Герфегест мог унизить ее любым из пришедших на ум способов – например, помочиться, как это водилось у Ганантахониоров. Он мог бы взять ее прямо на полу – грубо, беспардонно. В общем, у него имелись возможности отомстить ей за предательство – хотя бы чем. Но он не станет делать этого. Ибо это значило бы вновь выказать перед Хозяйкой Дома Гамелинов свою любовь, захлебывающуюся в обиде, утопающую в ревности.
Герфегест не проронил ни звука. Он поднял принесенную Харманой вазу и переставил ее на ложе.
Сверху горлышко вазы было закрыто узорчатой крышкой. «Мертвая корзина» – так назывались подобные вазы в Алустрале. И недаром. Когда Конгетлары, да и люди других Домов тоже, хотели преподнести в подарок союзникам голову мертвого врага, за которую было сполна уплачено и умением, и коварством, они помещали ее в такую «корзину».
Сосуд имел двойное дно, если только фарфоровую решетку, перегораживающую вазу в нижней трети ее высоты, можно было назвать дном. Такая решетка была просто необходима: отрубленная голова имеет дурное свойство слегка подтекать кровью. А ведь это весьма неэстетично, милостивые гиазиры, преподносить перепачканный кровью подарок! Именно для того, чтобы принести голову сухой, чистенькой, и требовалось решетчатое дно: кровь капает себе вниз и плещется у нижнего дна сосуда вперемешку с ароматическим бальзамом. Тогда как сам подарок цел и невредим. Можно дарить хоть кому!
Герфегест не торопился снимать крышку с «мертвой корзины». Он медлил. Чье тело венчал раньше предмет, скрытый тонкими фарфоровыми стенками сосуда? Ваарнарка? Молодого наследника престола? Киммерин? Неужто Рыбьего Пастыря? Неужели Артагевда?
