Трое мужчин вслед за Лилли подошли к боковой двери. Лилли достала пистолет, глубоко вдохнула и вытащила железный прут, который временно удерживал дверь. Затем она осторожно повернула ручку. Дверь тихо скрипнула и приоткрылась. Лилли выглянула в образовавшуюся щель и попыталась разглядеть весь длинный коридор.
Было темно и тихо. Двери нескольких камер были распахнуты настежь.
В дальнем конце коридора – так далеко, что они казались лишь грудой тряпья, – лежали останки трех солдат, которых Губернатор накануне отправил внутрь. Распростертые на выложенном кафельной плиткой полу, они были обезображены до неузнаваемости. Пол и стены были забрызганы их подсохшей кровью.
К счастью, насколько Лилли могла судить, ходячие уже ушли, хотя их гнилостная вонь до сих пор витала в воздухе.
Лилли кивнула остальным, и все один за другим шагнули в коридор.
Они дошли до середины коридора и не нашли ничего, кроме пустых камер, мусора и разбросанной одежды – люди явно собирались впопыхах, – как вдруг Остин услышал позади себя какой-то шорох. Обернувшись, он оказался лицом к лицу с огромным ходячим, который вышел из темной камеры без окон.
Остин отпрыгнул и инстинктивно поднял глок как раз в тот момент, когда здоровенный мертвец со спутанной, длинной, как у Распутина, седой бородой раскрыл жуткие челюсти и набросился на него. Его щеки были разодраны в клочья недавним огнестрельным ранением, молочно-белые глаза кровожадно сверкали. Старик пытался укусить Остина в лицо, но в этот момент ствол глока практически случайно оказался в горле у мертвеца. Остин начал давить на спусковой крючок.
– Остин, не стреляй! – прошипел Бен Бухгольц, шедший справа от юноши. – Шум! Остин, не надо!
Часто моргая от испуга, то и дело щурясь от ярких болезненных вспышек, вызванных жаром, Остин ударил монстра головой о ближайшую стену. От удара череп ходячего раскололся, но мертвец продолжил остервенело кусать ствол пистолета, засунутый ему в глотку, словно надеясь разжевать его.
Остин взревел и снова ударил мертвеца о стену, а затем еще раз и еще, и в этот момент он краем глаза заметил, как блеснула сталь, и лезвие ножа с чавкающим звуком вошло ходячему прямо в лоб.
По рукоятке полилась вонючая кровь и черная желчь. Бен Бухгольц высвободил нож, пронзил мертвеца во второй раз и в третий, пока бородатый ходячий не повалился на пол, истекая кровью.
Воцарилась напряженная тишина. С секунду все приходили в себя.
Затем они двинулись дальше. Остин шел последним, очень медленно. Желудок сводило от тошноты, по спине бежали мурашки, юношу знобило. Они направлялись к концу коридора. Во главе колонны шли Бен и Мэттью, каждый из которых держал в руках по ножу. Остин увидел, как Лилли остановилась возле открытой камеры в двадцати пяти футах впереди и внимательно посмотрела внутрь. Мужчины приостановились и оглянулись.
Что-то было не так. Остин понял это по поведению Лилли. Она опустилась на одно колено и подняла что-то с пола. Двое бойцов нетерпеливо переминались с ноги на ногу, но ничего не говорили. Остин подошел к Лилли и заглянул ей через плечо.
Увидев, что привлекло внимание девушки, он повернулся к остальным.
– Ребят, погодите секунду, – сказал он. – Проверьте, можно ли забаррикадировать дверь в конце коридора.
Мужчины пошли дальше, осматриваясь по сторонам и держа ножи наготове. По закоулкам тюрьмы гуляло тревожное эхо. Издалека доносился вездесущий гомон толпы мертвецов. Ходячие заполонили все тюремные площадки и окружили жилые блоки. Но в этот момент в коридоре стояла абсолютная тишина. Остин присел рядом с Лилли и положил руку ей на плечо.
У нее с подбородка сорвалась одинокая слеза. Девушка задрожала. Перед ней была спальня ребенка, которую явно покинули в спешке. На шлакоблочной стене над койкой кто-то подвесил несколько букв, сложенных в имя С-О-Ф-И-Я. Лилли держала в руках плюшевого медвежонка, словно это была раненая птица. У игрушки не было одного глаза, а мех истерся от частых ласк. На сделанном из деревянных ящиков туалетном столике в углу стояла старинная музыкальная шкатулка.
– Лилли?..
Остину стало страшно, когда Лилли отстранилась от него и подошла к туалетному столику. Она подняла крышку музыкальной шкатулки, и зазвучала дребезжащая мелодия. «Тише, малышка, баю-бай… У мамы на ручках засыпай». Лилли осела на пол прямо перед шкатулкой. Ее лицо исказилось от тоски. Она заплакала. Тихо. Безутешно. Опустив голову, она вздрагивала всем телом. Слезы струились у нее по щекам и падали на грязную напольную плитку. Остин подошел к ней, встал рядом на колени и попытался подыскать слова. Но слова не приходили.
Он отвернулся – отчасти из уважения к ее горю, а отчасти из-за того, что он не мог вынести вида ее слез. Он смотрел по сторонам, терпеливо ожидая, пока гнетущая Лилли тоска выйдет наружу. На полу, на кровати и на жалкой полочке, прибитой к растрескавшейся шлакоблочной стене, валялись детские вещи – куклы-голыши, наконечники стрел, наклеенные на картон сухие листья и книги, десятки книг, расставленных на полке и засунутых под кровать. Остин прочитал названия: «Волшебник страны Оз», «Чарли и шоколадная фабрика», «Элоиза», «Мило и волшебная будка» и «Матильда».
Его взгляд задержался на одной из книг. Голова болела. Глаза увлажнились, желудок сжался от озноба. Он все смотрел и смотрел на название книги. И вдруг его осенило, пусть и совсем не к месту: судьба Остина была потрескавшимися золотистыми буквами начертана на корешке зачитанного тома «Золотой библиотеки для малышей». Все сошлось воедино, все слилось в высокую волну вдохновения.
Он посмотрел на Лилли.
– Обещаю, мы выберемся отсюда, – низким, уверенным голосом сказал он. – Ты проживешь долгую жизнь, родишь много детей, станешь прекрасной матерью и еще не раз пойдешь на вечеринку и будешь пить коктейли с маленькими зонтиками.
Лилли подняла голову и взглянула на него опухшими, мокрыми от слез глазами. Она с трудом могла говорить. Ее голос казался совсем безжизненным.
– О чем это ты?
– Есть идея.
– Остин…
– Я знаю, как выбраться. Давай же, зови ребят. Я все расскажу.
Он помог ей подняться.
Лилли посмотрела ему в глаза, и он ответил на ее взгляд, и впервые с начала войны они в полной мере почувствовали свою любовь друг к другу.
– Не спорь со мной, – сказал он, невесело улыбнувшись и подтолкнув Лилли к выходу.
Но прежде чем вернуться в приемную, Остин еще раз окинул взглядом это печальное пристанище ребенка…
…и еще раз посмотрел на потертый, изодранный, подмоченный корешок «Легенды о Гамельнском крысолове».
Глава девятнадцатая
Менее часа спустя, когда солнце еще не поднялось над верхушками высоких сосен на востоке, Лилли вместе со всеми остальными стояла в пыльной приемной и ждала сигнала Остина. Нельзя было показывать своих чувств. Нельзя было показывать страха, печали и мучительной боли из-за того, что она позволила Остину исполнить этот безумный план. Пять остальных выживших бойцов армии Вудбери, которые уже заняли свои позиции в разных углах комнаты, должны были верить, что это сработает. Они были готовы действовать в любой момент и прожигали Лилли глазами. Сейчас им как никогда нужен был лидер.
