Фантастика!
Дверь в ванную закрылась на защелку. Савинов услышал, как Жанна что-то мурлычет. Надо же, опять в нем пробился диссидент, опять он вышел на маленькую трибуну и вот стучит себе кулачками, отбивает их, кричит до хрипоты. Зачем? В этой стране можно и нужно уважать только самого себя. Не ты, так кто же? Другие не станут: перешагнут, плюнут и разотрут. Разве не так?
На пороге комнаты стояла Жанна, без одежды, смотрела на него и улыбалась.
— Надеюсь, это не весь ужин? — чувственно выпятив губки, спросила она. — Будет что-то еще?
— Конечно, — он серьезно кивнул. — Это так, для аппетита. В смысле, нагулять его, разогреть.
— Приятно слышать.
Жанна, прекрасная Жанна, точно лучилась светом от своей наготы. Она изящно привалилась к косяку и обняла его как дерево. Перебирая по дереву пальцами, спросила:
— Может быть, все-таки сходим на улицу?
Но Савинов, глядя девушке в глаза, едва расслышал ее. Он даже не ответил, только рассеянно улыбнулся: все уже было сказано. И перевел взгляд на телеэкран, где продолжалась политическая катавасия.
И вот в таком мире он, Дмитрий Савинов, должен быть агнцем? Позволять попирать себя ногами, как последнего червя, как прах, точно его и в живых нет? Это было бы крайне легкомысленно! Тем более что такой мир подходит для него. Осознавать это больно, но сие — факт.
Они с Жанной отужинали в ресторане, вернулись в номер. А над Москвой уже грохотала артиллерийская канонада, автоматные очереди рассекали небо. Свинец нарезал граффити на стенах домов, разносил вдребезги стекла, беспардонно врывался в окна. Свалка у Белого дома и Останкино набирала темп.
Слава Богу, балкон их выходил во двор: Савинов был осмотрителен, заказывая номер. Напротив поднималось высокое административное здание. Там они и дышали воздухом, пили чай с ликером.
Перед сном они занимались любовью в ванной. Ему было хорошо с Жанной — томной, нежной, готовой с ленцой воплощать все его нескромные фантазии. Но он почему-то думал о Даше. И уже точно решил завтра же поменяться с Ганецким партнершами.
Но ни Юлиана, ни Даши не было. Ночью они с Жанной не могли уснуть. Даже глаза не закрывали. Жанна плакала. А он, не зажигая света, то и дело вставал и курил одну за другой сигареты, чего последнее время за ним не водилось.
Утром в замке провернулся ключ. Савинов с бешено колотившимся сердцем сел на кровати. Жанна оторвала голову от подушки. Оба смотрели в сторону коридора.
Шаркающие шаги. В комнату вошел Юлиан, зажег свет. Его трудно было узнать: оцарапанное лицо, порванный, грязный, залитый кровью плащ. На одном из стеклышек его очков, точно паучья сеть, трещина. Под ними глаза — бешеные, как у наркомана.
— Где Даша? — спросил Савинов.
Юлиан развернулся, скрылся в коридоре. Им было слышно, как открывается холодильник. Юлиан вернулся с бутылкой коньяка в руке, сел на край стула. Отпил добрую четверть. Зажмурился, выдохнул, поежился.
— Где ты потерял Дашу? — подаваясь вперед, переспросил Савинов. — Ну?
— Ее убили, — спокойно сказал Юлиан.
Тишина. Потом крик Жанны резанул Савинова по ушам, и он зажал рот девушки, сильно, даже не понимая, что делает ей больно. Она забилась в его руках; когда он отпустил ее, затихла.
Савинов вновь взглянул на Юлиана:
— Где?.. Впрочем, какая разница…
— У Останкино, очередью. Через шею. — Он кивнул на плащ. — Это ее кровь… Знаешь, Дима, уеду я из этой страны. Клянусь Богом христианским и иудейским: уеду.
Они возвращались домой в СВ спустя неделю, когда бунт был подавлен, а его главари посажены за решетку. Когда демократия в России сделала новый виток к своему совершенству. Врагов у Президента больше не существовало, врагов значимых. Можно было расслабиться. Например, пить и гулять по заграницам, обретая добрых друзей, которые спустя еще несколько лет, плюнув в его желтую физиономию, бросятся на Югославию и растерзают ее легко и жестоко: в пух и прах.
Была ночь, стучали колеса. Мирно похрапывал, набравшись коньяком, Юлиан.
Савинов смотрел в потолок, по которому бежали, пропадая и вновь возникая, огни семафоров. Иногда в мерный перестук колес и рельсов врывались спешащие им навстречу поезда, и тогда Юлиан недовольно ворочался во сне. А он слушал этот грохот, ловил на потолке стремительное мелькание огней…
9
В марте он был на рыбалке. Кузин, братья Рудаковы, челядь. Ловили стерлядку. Места были заповедные, на Владимирских островах, только для избранных. Десять га земли в личном пользовании. Охотничий домик, баня, два коттеджа. Один — Костин, другой — Валин. Домик — общий. Баня тоже.
Третий коттедж, самый крупный, строился для отца.
Валя, крепкий, низкий, выбривавший голову короче Константина, носивший на ремне всякую всячину — ножи, компасы, что-то еще, рассказывал, как однажды на озерах появилась чья-то моторка. Так он, не будь дураком, стрельнул по ней. Как они драпали! И как он матерился им вслед!
Савинов слушал Валю и улыбался. Кузин, лукавый Кузин, ржал, хлопал его по плечу и тыкал пальцем в рассказчика. И в конечном итоге едва не поперхнулся сырой, переперченной им в запале стерлядкой.
А Савинов не находил себе места. И когда через день, вечером, шофер привез девушек из городского борделя, он сел на катер и понесся к большой земле, там пересел в «мерседес» и рванул в город. Еще на острове он понял, что это было. Он набрал по сотовому номер тетки, — мать говорила, что собралась к сестре, — та сказала, что Галина обещала, но не приехала. Тогда он набрал другой номер, но абонент не откликнулся.
Он затормозил на улице Станковой, у дома № 9.
Заскочил в подъезд.
Пролетел семь маршей до четвертого этажа.
Позвонил.
Никакого движения за дверью.
Он звонил вновь и вновь, не отнимал пальца от звонка, стучал.
Тишина.
И тогда он все понял — разом.
Как долго он готовился к этому дню. Сколько лет! Лучшие лекарства, курорты. И вдруг забыл — день и час… А всего-то и нужно было — появиться в полдень.
Он сполз по косяку, сел на корточки, закрыл руками лицо.
— Дмитрий Павлович, Дмитрий Павлович, — услышал он через туман знакомый голос, — что с вами? Сердце?
Он поднял голову, это была соседка.
— Вызовите «скорую», — прошептал он, — скорее.
— Конечно, конечно…
Соседка скрылась, через полминуты вылетела на площадку.
— А Галины Павловны… нет дома?
Глава пятая. Счастливая звезда
1
Остановив автомобиль у дверей кафе «Ласточка», Савинов чувствовал, как по крови его гуляет адреналин. Он не искал ее раньше. Не пытался встретить где-нибудь на улице, в парке. Как поступил, например, с Людой Ганиной. Но зачем он ждал все это время? Почему не поторопил судьбу? Не мог он этого сделать! Ему было страшно: вдруг что-то не сойдется, не свяжется. Все должно было случиться ровно в означенный день и час — только так. Это был священный ритуал. И нельзя было отступить от него ни на шаг. Иначе боги разгневаются и покарают ослушника.
