Если она этого захочет и позволит ему.
Потом они выпили еще по чашке чая, и Саша предложила гостю ликер, оставшийся со дня рожденья ее подруги, который они праздновали еще позавчера здесь, в библиотеке, потому что дома у подруги тесно.
Савинов вслед за Сашей выпил две рюмки ликера и почувствовал блаженство. Горячая волна покатила по его телу, и он, поддавшись чувствам, потянул девушку за руку, — к радости, которую она и скрыть-то не смогла, — усадил к себе на колени. Они целовалась долго, жадно, оба оказавшись абсолютно одинокими людьми, и неважно — кому сколько лет, ищущими одного: тепла и, может быть, если повезет, любви. Потом она поднялась с его колен, повела показывать библиотеку. И было в порыве девушки что-то нежное, близкое, точно в этом помещении им предстояло прожить долгую и счастливую жизнь. Полочки с пыльными книгами, темнота, где он еще пару раз привлекал Сашу к себе, забираясь руками под ее джемпер, — и она не могла, да и не хотела ни в чем отказывать ему. Последней комнатой в библиотеке был крохотный зальчик с рядами ободранных, спаянных между собой кресел, как в кинотеатре.
— Это лекторий, — сказала Саша, — здесь мы представляем детям новые книги. Читаем лекции. Учим их уму-разуму.
— И часто бывают эти новые книги?
Саша грустно пожала плечами:
— Теперь нет. Да никто больно и не приходит.
Девушка еще не успела договорить, как что-то, увиденное мельком, заставило безразлично озиравшегося гостя обернуться…
Савинов замер.
На освещенной неярким зимним солнцем стене висела картина в самопальной картонной рамочке. На фоне темного пространства — настоящей бездны — сиротливо поднимался золотой цветок.
Дмитрий подошел ближе. Отходя, едва не оступился о стулья и не упал. И снова приблизился. «Подсолнух» — это слово было выбито на пишущей машинке, на бумажке, приклеенной внизу рамки…
Саша встала рядом.
— Это картина Ильи Инокова, нашего замечательного художника. Он жил здесь рядом, в соседнем дворе. Прославился, уехал в город, у него было много выставок. А потом он повесился…
— А как эта картина оказалась у вас в библиотеке?
Саша взяла его под руку, но он не заметил этого.
— Это нам его мать подарила, когда после смерти сына уезжала насовсем в другой город, в другую область, откуда была родом. Сказала: «пусть лучше у вас висит». Мне кажется, она не понимала того, чем занимается ее сын. Тетя Люба, она сейчас на пенсии, я работаю вместо нее, рассказывала, что был один банкир, он скупал все картины Ильи Инокова оптом. И заключил с ним такой кабальный договор, что художник оказался практически в рабстве у этого банкира. Потом банкир разорился и подевался куда-то. То ли его убили, то ли он уехал за границу. И где теперь все картины Ильи — неизвестно. Но вот одну из первых своих работ Иноков спрятал от банкира, и только после смерти художника мать отыскала ее. Единственная работа, которую он не отдал своему «хозяину», — последнее слово Саша произнесла с презрением и холодком. И кивнула вверх. — Это она и есть. Я назвала ее просто — «Подсолнух». Сама оформила работу, сама напечатала на машинке текст, сама повесила. Зато память о художнике!
Так вот как оно вышло. Девушка со станции Барятинская назвала картину просто — «Подсолнух». Одинокое растение среди безмолвного мира, на краю Вселенной, только что родившееся и не понимающее, чтооно и длячего. Растение и бездна. Человек и небытие. Из которого он приходит и куда вскоре возвращается. Хрупкая душа ранимого человека, гениального художника, пусть неоцененного, невостребованного, трепещет среди черного безмолвия и спрашивает: «Где я?! Зачем эта пустота вокруг меня?! В чем истина существования?! Мне страшно, Господи!..».
Цветок и бездна. Одиночество и отчаяние…
— Что с тобой? — спросила Саша. — Дима…
— Да? — вздрогнув, обернулся он.
— Я спрашиваю: что с тобой? — Она сжала его локоть. — Ты даже в лице переменился…
Но он опять уставился на подсолнух. Вот что остановило Билла Андерса, тонкого и мудрого ценителя искусства, от поездки в Лондон, заставило его лететь в Россию на встречу с Федором Игнатьевым! И тем самым помогло избежать смерти, не стать кормом для акул; подтолкнуло открыть имя нового художника… Цветок, выросший на краю мира, Вселенной, среди пустоты и безмолвия. Видимо, душа мецената Андерса, как и его сейчас, тоже дрогнула, едва он взглянул на подсолнух. Что-то случилось с американцем, его заморской расчетливой душой! Дмитрий Савинов не мог сказать, насколько верно его предположение. Он просто знал, что все обстоит именнотак. Это было как прозрение! А ведь это он сам, припомнив о Леонардо и его «Джоконде», надоумил Илью: одну работу — самую дорогую сердцу художника — оставить себе. Игнатьев не додумался, а вот он смог! Укрыть ото всех. Никому не отдавать. Всегда держать при себе. Быть с нею неразлучным — до самого конца! Илья выполнил все точно: спрятал картину от Дмитрия Савинова, его благодетеля, от матери, убогой женщины, которая непременно отдала бы работу настоящему ее владельцу — меценату и коллекционеру из большого города; спрятал от всего мира то, чем он не хотел поделиться. Невероятным одиночеством, преследующим каждое разумное существо. Одиночеством, этим даром и проклятием, подхлестывающим человека к великим деяниям, любви и страсти, творчеству, смерти, наконец.
Рита ошиблась, отбирая картины, возможно, только на одну — эту. Но она просто не знала о ее существовании! Андерс не увидел одинокий цветок на краю бездны, сел на роковой самолет и упал с другими пассажирами в океан. Грандиозного отклика на работы Ильи Инокова не произошло. Искусствовед Ковальский, не получивший на то одобрения Андерса, не нашел ничего особенного в остальных работах Инокова, где подсолнухи вырастали под солнцем среди себе подобных. Итог — художник оказался невостребован ценителями искусства, неинтересен им. И потому Жар-птица так и осталась жить-поживать в его, Дмитрия Савинова, клетке, купленная им… Любимая им и ему ненавистная.
— Я пойду, — сказал он.
— Куда? — удивленно спросила Саша.
— Домой.
— Сейчас?
— Да.
Он отвечал девушке машинально.
— Ты поедешь в город? — дрогнувшим голосом спросила она.
Савинов кивнул.
— Но почему?
— Я так хочу.
— А как же… я?.. Дима?
Он высвободил руку:
— А что ты?
— Но я думала…
Он отрицательно покачал головой:
— Я тебе не нужен. Поверь мне. Так будет лучше.
В глазах Саши заблестели слезы.
— Ну и уходи!
Он вновь кивнул и направился к дверям…
На парадном Савинов наконец-то понял, почему он здесь. В этом поселке на станции Барятинская. И почему теперь, в этот зимний день, он не сорвал со стены библиотеки картину «Подсолнух», не купил ее, не унес с собой. Не похитил, как главное перышко его Жар-птицы, горевшее столько лет само по себе. А все потому, что, вспорхнув, оно вовремя не легло на его ладонь! По стечению обстоятельств исковеркало ему жизнь! Теперь он ненавидел эту картину из раннего творчества Ильи Инокова и скорее спалил бы ее, чем взялся за все с самого начала.
