– Подожди чуток, любезный…
Стеснение было неведомо Аганне с того самого дня, как его зад воцарился на грютском престоле, каковой был представлен массивным черепом некоего чудовища, инкрустированным голубой бирюзой. (Череп, по легенде, принадлежал Девкатре; сам Девкатра, надо полагать, был иного мнения.) И хотя Аганне нравилось внимать чужестранцу, которого он к собственному немалому удивлению разрешил впустить на прием, ласки девушки тоже не оставляли его равнодушным.
В отличие от грютского царя, сам Урайн отлично знал, почему Аганна не отказал ему в аудиенции.
Истинный Девкатра, тонкоматериальная тысячеликая сущность, смертная в нескольких, но неубиенная во многих других аспектах реальности, незримо присутствовал в глубине черепа-восседалища Аганны.
С некоторых пор личность Аганны претерпевала изменения, вызванные влиянием Девкатры, хотя сам владыка Асхар-Бергенны об этом, конечно, не подозревал.
Аганна не отказал Урайну в приеме. Он не откажет ему и в остальном. Урайн пришел в Радагарну не за тем, чтобы кушать бараньи ребрышки, завернутые в виноградные листья.
Он, Октанг Урайн, Длань, Уста и Чресла Хуммера, пришел в Радагарну по делам.
3
Урайн сохранял почтительную неподвижность все то время, пока коленопреклоненная рабыня, высунув босые пятки из-под юбки Аганны, услаждала своего господина. А точнее, все то время, что она пыталась его усладить. Кульминации услады не получили.
Урайн сразу же прочел на кислом лице правителя грютов все то, что ему не позволяли зреть воочию парчовые покровы: «фиаско».
Наслаждение упорхнуло, как птичка, оставив воспрянувший было срам всевеличайшего в позорном дряхловании. Судя по всему, подобное случалось не в первый раз…
– Будешь наказана! – сердито сказал Аганна рабыне и та, разревевшись, убежала за ширмы.
А когда Аганна поднял на него взгляд, мутный, словно дно осенней лужи, взгляд, исполненный разочарования и недовольства, Урайн понял, что настало время продолжить просвещенную беседу.
– Смею спросить тебя, Аганна, с чем сравнить твою жизнь, исполненную радения о своем народе и раздумий о вечном? – спросил Урайн, не боясь показаться подхалимом. – Сравнить ли ее с полетом солнечной колесницы сквозь просторы вечности? Или с…
– …сравни ее с тыквой, чужеземец, – отозвался Аганна, поправляя юбку.
Урайн счел за лучшее промолчать, дожидаясь объяснений.
– С тыквой, чужеземец. С тыквой. Пузо растет, а хвостик сохнет.
Урайн понимающе ухмыльнулся.
– Я знаю, чем ободрить тебя, ибо я пришел к тебе, всевеличайший, не с пустыми руками. Я привез тебе в дар женщину. Она станет истинным украшением твоей жизни.
Урайн смолк и низко поклонился. Он был невозмутим, хотя все же немного волновался, ожидая реакции Аганны. А ведь реакция несомненно последует, когда сказанное достучится наконец до сознания грютского правителя, затуманенного зимними винами Аюта.
Примет подарок без комментариев? Рассмеется? Выгонит дарителя прочь?
Прошло несколько коротких колоколов. Челюсти не на шутку озадаченного речами чужестранца Аганны успели смолоть десяток виноградин, пока их хозяин не соблаговолил высказаться.
– Женщина – это хорошо… – процедил Аганна. – Но только нужна ли мне женщина… когда проклятый хвостик все сохнет и сохнет? А, чужеземец? У меня своих женщин хоть отбавляй. Куда девать – не знаю…
Урайн сделал два шага по направлению к трону. Подкупающе улыбнулся. И его вкрадчивый голос зазвучал под сводами тронного зала колдовской песнью, противостоять которой невозможно.
– О всевеличайший! Женщина, которую я дарю тебе, сделает невозможное сейчас же. А если нет – вели отдать меня на корм тем исчадиям бездны, что плетут сети в твоих бездонных колодцах. Если моя женщина не справится с твоей слабостью, пусть слепые пауки накажут меня за ложь…
Аганна потер ладонями виски и болезненно скривился. «Похоже, Девкатра несколько перестарался», – отметил Урайн.
Затем Аганна швырнул недоеденную гроздь прямо себе под ноги, сложил руки на своем необъятном животе и бросил оценивающий взгляд на стайку рабынь и рабов. Затем еще один – недоверчивый – на странного гостя. Наконец Аганна Всевеличайший соблаговолил изречь:
– Веди свою шлюху.
4
– Меня зовут Ийен, владыка грютов, – проворковала девушка, заливаясь стыдливым румянцем.
– Хорошее имя. А почему ты в мужском платье, моя северная птичка? – ехидно спросил Аганна, придирчиво рассматривая новую рабыню.
– Мой прежний хозяин заставил меня одеться мужчиной, дабы не искушать попусту твоих подданных.
– Это разумно. Была ли ты прежде с мужчиной, моя северная роза? – вкрадчиво поинтересовался царь грютов, расстегивая деревянные застежки на платье Ийен.
Аганна знал, что ответом на этот вопрос будет возмущенное «нет», и спрашивал больше по традиции. Как может быть иначе? Мыслимо ли дарить владыке грютов женщину, чьи прелести уже ласкала дерзкая рука какого-нибудь смерда? На такую неслыханную наглость еще не отваживался никто!
– Чего молчишь, моя северная лилия? Отвечай же: была или не была?
– Была, мой господин, – с выражением совершеннейшей невинности на лице отвечала Ийен.
Аганна едва не свалился с трона.
«Была! Вот так да! Даже врать не считает нужным! О Асхар-Бергенна, ты еще не видела подобного оскорбления своих владык! К паукам ее! И этого ее хозяина…»
Но вдруг, неожиданно для самого себя, Аганна улыбнулся и промолвил:
– Очень хорошо, что была. Продолжай, моя северная радость. Рассказам твоим внимать сладостно.
Ийен подарила Аганне многообещающую улыбку. Одежды упали с ее плеч, обнажив соблазнительные формы.
– Я была с Элаем, сыном свела Вольного Города Орин. И с моим прежним господином тоже, – как ни в чем ни бывало, отвечала Ийен.
Ее золотые волосы источали тонкий аромат неведомых Аганне благовоний и этот аромат, казалось, проникал в каждый уголок его естества, заставляя тело вибрировать в предвкушении танца страсти.
Аганна не узнавал себя. Его руки увлеченно ласкали маленькие груди Ийен, его уши внимали непотребству, глаза сияли так, как бывало давным-давно, во времена юности. Даже его живот, казалось, стал меньше.
Маленькая рука Ийен с цепкими длинными коготками скользнула по упитанной талии Аганны к его ягодицам, а ее бедра очутились на бедрах правителя грютов. Аромат волос Ийен, и раньше-то довольно навязчивый, теперь стал единственным, что мог воспринимать правитель грютов.
«Чужеземец не солгал мне!»
– Продолжай, – прошептал Аганна, страшась лишь одного – что наваждение, а это было именно наваждение, сущее наваждение из времен, давно канувших в ничто! – исчезнет.
