— Самое замечательное — из всей той верхушки он был наиболее человечным. К людям, которые его окружали, независимо от того, офицер это, сотрудник, который стоит на посту у ворот, парикмахер, повар или официантка, Леонид Ильич относился душевно, всегда был удивительно дружелюбным.
Вспоминаю, как однажды я поставил на место его парикмахера Толю. В недавно показанном российским Первым каналом сериале «Брежнев» этого персонажа сыграл покойный Краско, но совершенно неправильно (хотя что-то от прототипа там все-таки было — тот тоже всегда себя вел нахально). Это был маленький тщедушный человечек, с утра до вечера пьяный, но, брея Леонида Ильича опасной бритвой, Толя, со своими дрожащими руками, умудрился ни разу его не порезать.
— Как же такого пьянчугу к высочайшему лицу допустили?
— А он только утром работал — остальное время искал, где бы хлебнуть. Однажды в Ливадии вечером я отправился собирать опаздывающих после увольнения ребят. Еду, гляжу по сторонам и вижу: Толик — естественно, в доску пьяный. Усадил я его к себе и покатил дальше — за остальными, а он распалился: мол, обойдутся другие, главное — скорее его довезти. «Успокойся, — сказал я ему, — ты не один», а брадобрей давай меня оскорблять. Ну, остановил я машину, вышел и выкинул его на обочину.
Все были уверены, что завтра же меня вызовут на ковер и уволят к чертовой матери, ведь он на всю Ялту орал, что сотрет Коржакова с лица земли, но на следующий день сам ко мне подошел и сразу: «Саня!» — будто мы с ним друзья закадычные. Понял, что получил по заслугам, тем более при свидетелях…
— В фильме «Брежнев» главного героя блистательно, на мой взгляд, сыграл Шакуров, а в целом вам этот сериал понравился?
— Очень, а Шакуров особенно: я дал бы ему за эту роль Ленинскую премию.
— Вы, честно говоря, не производите впечатления дряхлого пенсионера, тем не менее, жали руку самому Микояну, хоронили маршала Ворошилова… Как умудрились, когда успели?
— Служил в Кремлевском полку рядовым, поэтому приходилось участвовать в разных мероприятиях, а люди сталинской закалки не брезговали пообщаться с солдатом. Такое уважение было приятно, а что касается Ворошилова, то ему пришлось даже рыть могилу и нести потом гроб с его телом.
— Вернемся, однако, к Ельцину. В своей книге вы написали, что Борис Николаевич вел себя как настоящий партийный деспот — в чем это выражалось?
— Если ради показухи или в назидание другим нужно было кого-то унизить, или, как у нас сейчас на блатной манер говорят, «опустить», он никого не щадил, несмотря на то, что иногда разнос был несправедливым. Ельцин спокойненько мог через человека переступить и не поинтересоваться его дальнейшей судьбой, а ведь многие в результате попадали в больницу с инфарктами, даже заканчивали жизнь самоубийством — был и такой случай. Увы, все это было ему безразлично — дескать, отработанный материал, и если снимал с должности, то раз и навсегда. За одиннадцать лет нашей совместной работы было только два случая, когда Ельцин беседовал с сотрудником после того, как принял решение о его увольнении.
— Вы о себе?
— Нет, я в число этих счастливчиков не попал — во-первых, речь о Баранникове, бывшем министре безопасности. Все-таки Борис Николаевич очень ему симпатизировал и с сожалением его отстранил, когда тот был уличен в злостной коррупции. Я фактически слушал последний их разговор — вынужден был, потому что Баранников мог заявиться с оружием и неправильно себя повести.
— Застрелиться?
— Нет, застрелить!
— Ельцина?
— А почему бы и нет? Он страшно не хотел покидать пост министра, который придумал, создал «под себя», и вдруг так вляпался на каком-то проходимце Бирштейне…
— «Сиабеко»?
— Да-да, «Сиабеко», Бирштейн, Якубовский — одна шайка-лейка… Это дело мы раскрутили, Ельцин ткнул Баранникова физиономией, а тот уже ничего не мог сделать. На прощание Борис Николаевич решил побеседовать с ним по душам, но экс-министр не смог убедить президента в своей невиновности (я это знаю, потому что, повторяю, все слышал — стоял за приоткрытой на всякий случай дверью).
— Вы были с оружием?
— Тогда с ним не расставался.
Это была одна такая прощальная встреча, а вторая состоялась с Николаем Дмитриевичем Егоровым — главой ельцинской администрации. Кстати, во многом за счет его энергии и здоровья Борис Николаевич победил на выборах в девяносто шестом. Не благодаря Чубайсу (не верьте его россказням!) — просто СМИ были у этих ребят в руках: вот они себе все заслуги и приписали. На самом деле избирательную кампанию выиграла администрация президента совместно со службой его безопасности — первая организовала выборы, а вторая чемоданами деньги возила.
— Хм, а я слышал, что коробками из-под ксерокса…
— Это Чубайс доллары себе в них таскал, когда воровал бюджетные средства, а мы все, что вносили на предвыборную кампанию банкиры и предприниматели, доставляли по назначению, и потом уже штаб распределял, кому сколько…
Президентские выборы Ельцин-то выиграл, но у него не осталось ни грамма сил, чтобы руководить страной, — вот и решил главой Администрации назначить Чубайса. Егоров был, конечно же, поражен таким отношением: он положил здоровье, лишился легкого, заработал рак… Фактически на износ трудился: в задней комнате у него постоянно дежурили врач с медсестрой — делали внутривенные уколы в катетер. Сутками из кабинета не выходил, повсюду мотался…
Егоров очень много для Ельцина сделал, и тот это, естественно, понимал. Сообразив, что поступил нехорошо, несправедливо, он, находясь в Барвихе, вызвал туда Николая Дмитриевича и, заплакав, попросил у него прощения: мол, так получилось, но иначе я не могу, вынужден… В общем, показал свою полную немощь.
— Ельцин, простите, заплакал?
— Да, с ним это часто бывало. Это мне сам Егоров рассказывал — мы до последнего дня дружили (я посетил его буквально за три часа до смерти). «Борис Николаевич, — попросил Егоров, — раз так, отпустите по-доброму. Не надо мне помогать, что-то особенное для меня делать…». — «Нет уж, — ответил Ельцин, — просите любую должность, которую считаете для себя подходящей, кроме председателя правительства». Ну а Коля был у нас мужиком остроумным… «Хорошо, — кивнул, — назначайте министром обороны».
Президент, конечно же, на попятную, а Егоров ему опять: «Да не надо мне ничего, не хочу я в этой команде работать. Отпустите назад, в Краснодарский край — снова пойду на губернаторские выборы. Прошу об одном только: чтобы хоть не мешали». У Ельцина будто гора с плеч: «Нет проблем, дам Чубайсу команду, чтобы все вам там обеспечил». Слово свое он «сдержал»: Николая Дмитриевича задавили. Ярый антикоммунист Чубайс предпочел провести в губернаторы ортодоксального коммуниста, лишь бы не пустить на это место Егорова.
— Не секрет: Ельцина в Москву пригласили Горбачев с Лигачевым, и, судя по всему, Михаила Сергеевича на первых порах Борис Николаевич боготворил…
— Так на самом деле и было. К телефону прямой связи с Генеральным он летел со всех ног — бросал все, чем бы ни занимался… Ну, представьте: за столом идет совещание, мы где-то в сторонке сидим — и вдруг звонок. У него стул падал, так он вскакивал, чтобы бежать к аппарату, только и слышно было: «Михал Сергеич, Михал Сергеич, Михал Сергеич…» Он даже на «вы» к нему не обращался — исключительно по имени-отчеству. Как заладит через каждое слово…
