– Давай.
Они выпили терпкое, вкусное вино со сложным ароматом, с большим аппетитом заедая его чебуреком.
– Матвей, расскажи мне еще что-нибудь о деревне, – попросила Глаша.
– А, зацепило? – засмеялся тот. – Я там отдыхал каждое лето. Прямо с конца мая и до сентября. Вырос, появились другие интересы, деньги. Имел возможность посетить многие страны, плавал в круизах, загорал на Мальдивах… Но нигде лучше себя не чувствовал, чем там. Если мне становится особо плохо, я еду туда и снова набираюсь энергии, словно возрождаюсь… Знаешь, как красив закат на речке? Сидишь, дышишь свежим воздухом и смотришь на отдыхающих людей на противоположном берегу, а на темно-синем небе проступает красноватое зарево, в которое упираются черными рельефными зубчиками верхушки сосен, словно бы подпирающих небо. А потом деревянные домики, окруженные садами, начинают утопать в густо-молочном тумане, спускающемся особенно часто в августе и сентябре. Ты идешь как будто в облаке, и тебя не покидает чувство некой таинственности. А голову дурманит аромат леса, малины, росы…
– Как же хорошо! – выдохнула Глафира. – Ты так все рассказал, что я словно сама там побывала. Прямо душой отдохнула… А еще я здорово опьянела. Вино всосалось в кровь, как вода в песок пустыни.
– Я рад, что мои байки тебе понравились. – Матвей улыбнулся.
– А все-таки, ты кто? – приблизила свое лицо к его Глафира.
– В смысле…
– Кем ты работаешь? Кто ты? Что ты? Женат ли?
Матвей вдруг взял ее лицо в свои ладони.
– Тебе так интересно? Я же рассказывал – у меня частная охранная фирма… не женат… занимаюсь любимым делом… Я не могу сказать, что олигарх, но я далеко не беден и способен обеспечить тебе хорошую жизнь.
– Мне? – поперхнулась Глаша, почему-то чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы. – По-моему, ты слишком много выпил и не совсем себя контролируешь.
– Именно тебе. Я готов защищать, оберегать, любить и уважать тебя всю жизнь.
– Матвей, ты с ума сошел? Ты же меня совсем не знаешь! Мы знакомы несколько часов!
– А такое ощущение, будто знаю всю жизнь! Я сразу почувствовал, что ты – мой человек, и был бы очень счастлив, если бы такая женщина была всегда рядом со мной. – Матвей поцеловал ее. А дальше случилось то, что случается иногда между взрослыми одинокими людьми, которых безумно тянет друг к другу…
Глафира лежала щекой на слегка волосатой груди у Матвея, слушала, как ровно бьется его сердце, и не испытывала никакого чувства стыда или растерянности. Наоборот, все ее тело наполнилось каким-то спокойствием и умиротворением.
– Мне тоже кажется, что я тебя знаю всю жизнь… Сколько прошло времени? – спросила она.
– Вечность… Я не знаю сколько. И я сейчас подумал о том, сколько времени мы потеряли, – ответил он.
– Да, – покрепче прижалась к нему Глафира.
Они были свободны от брачных обязательств и очень сильно увлечены друг другом. Глаша поймала себя на мысли, что впервые не думает о работе, не сожалеет о полученной травме. А просто хочет быть с Матвеем.
– А я ведь нехороший человек! – вдруг всполошилась она.
– Чего так?
– Забыла сообщить тебе очень важную вещь.
И Глаша рассказала ему о разговоре двух медиков, случайно подслушанном ею в бистро, и о своей с ними договоренности, что заключение о смерти Павла Петровича будет верным.
– Значит, его все-таки убили? – нахмурился Матвей. – Я так и думал.
– Но ведь тогда выходит, что в санатории убийца! – ахнула Глаша, еще сильнее прижимаясь к нему.
– Подожди. Ты сама ушла от родника черт знает куда и добралась до поселка. Следовательно, мог прийти убийца и затаиться на территории санатория.
– Чтобы подозрение упало на кого-то из наших? – спросила Глаша.
– Или потому, что Павел Петрович дальше родника не ходил. Только там убийца и мог его подкараулить, – объявил Матвей, вставая с кровати и начиная одеваться.
– Ты куда?
– Дойду до морга и заберу заключение, пока врачи не передумали быть честными. Да следователю знакомому позвоню, пусть расследование на контроль возьмет, чтобы точно дело не замяли.
– Я с тобой, – тоже начала собираться Глаша.
– Тебе-то зачем таскаться? С такой красивой девушкой в театр бы идти, в ресторан, а не… в морг. Можешь оставаться у меня в номере, если боишься…
– Нет, Матвей, я с тобой, – упрямо повторила она.
Ей хотелось пройти с Матвеем мимо охранников, держа его под руку и уничижительно глядя на своих обидчиков. Да и вообще, она теперь хотела не расставаться с ним.
Но на пропускном пункте испепелять ей взглядом было некого. Охранники стояли с грустными побитыми физиономиями и с опаской смотрели на Матвея, а на нее глазами даже не повели. Было понятно, что как сексуальный объект она потеряла для них интерес. Или у них напрочь было отбито то, для чего этот интерес был нужен.
Глаша шла с Матвеем под руку совершенно другим человеком, она словно летела на крыльях.
– Как же здесь здорово! – вырвалось у нее.
– Где? – не понял Матвей.
– Здесь, в санатории. Такая природа, такой воздух… Питание, конечно, плохое, так фиг с ним, всегда можно в кафе сходить. Родник опять-таки… Классно!
Матвей с удивлением покосился на спутницу.
– Давно ли тебе тут понравилось?
– Не скрою, недавно… – смутилась Глаша под его чуть насмешливым взглядом.
В больнице они сразу же пошли в знакомое место – в морг. И застали Виктора Викторовича сидящим в раздумьях прямо в помещении для вскрытия. Только один стол был занят трупом под простынею, остальные блестели своей нержавейкой в ожидании холодного тела.
– Здрасте, давно не виделись, – посмотрел на них медик.
– Здравствуйте. Мы пришли…
– Знаю я, зачем пришли, знаю! Только заключение я отправил в милицию.
– Отдайте нам копию. Вы же себе оставили?
– Да пожалуйста! Только на каком основании? – прищурился патологоанатом.
– На том, что иначе я расскажу, как вы хотели скрыть результат вскрытия, – заявила Глаша.
– Это некрасиво! Это называется шантаж! – Виктор Викторович икнул, и Глафира только сейчас поняла: он снова выпил.
– Так вы еще и пьяный!
– Я слегка выпивши, – поправил ее врач.
– На рабочем-то месте?! – возмутилась Глафира. – Да сколько же можно?
– Слушайте, если у вас медовый месяц, не портите настроение другим людям! Я и так уже от начальства получил. А рабочий день закончился, имею право делать что хочу.
Глафира покраснела, подумав: «Неужели так видно нашу любовь?» И у нее вырвалось:
