– Второй брак, с гражданкой Зинаидой Аркадьевной, тоже давно закончился, но от него у мужчины появился первенец – сын Сергей. Однако молодой человек погиб в двадцатипятилетнем возрасте, а Зинаида умерла от тяжелой болезни пять лет назад… Третьей женой нашего ловеласа стала гражданка Ариадна Дмитриевна, от брака с которой тоже появился сын, Вячеслав погиб по дороге сюда.
Воцарилось молчание. Глаша прокомментировала:
– Оборвалась последняя ниточка.
– Вот именно! – всплеснул руками следователь. – Чувствую, завязнем мы в этом болоте… Тут хоть красивые женщины есть?
– Нет. Я единственную и последнюю захватил, – ответил Матвей.
– Хитер! Все женщины всегда были твои!
– Не утрируй и вообще не распространяйся о моем бурном прошлом. Сейчас это ни к чему.
– Я не ревнивая, – обронила Глаша, – тем более к прошлому.
– Вот и славно! Какая умная женщина! Ну вот что, друзья мои… у меня сегодня много дел, и мне надо подкрепиться с утра, чтобы набраться сил, – потер руки Анатолий.
– А чем конкретно ты собрался заниматься? – спросил Матвей.
– Хочу допросить всех и каждого…
– Да вы самоубийца! Здесь одни старухи и старики, которые замучают вас. Вряд ли среди них можно найти кровожадного убийцу. Для здешних отдыхающих вы явитесь единственным развлечением в этом унылом месте, – сказала Глафира.
– Любой из них физически мог поднять камень с земли и, значит, теоретически огреть им Павла Петровича… Мотивы, алиби и прочее мы будем искать. О том же, что сей процесс похож на вытягивание нервов, причем зачастую своих, я уже говорил. Ничего интересного. Главное – конечный результат. Потому что сын Павла Петровича не просто так попал в аварию, машину, на которой мужчина ехал, повредили. Его убрали, как и отца.
– Убрали наследника? – нахмурился Матвей. – Но их уже и так не осталось. Кому же достанется богатство старика?
– Может, женам? – предположила Глафира.
– Бывшие жены не имеют никаких прав, – не согласился Анатолий.
– Что тогда?
– Внебрачный ребенок! – выдала Глаша и поймала на себе уважительный взгляд следователя.
– В правильном направлении мыслите! Такая версия имеет право на существование.
– Бросьте вы! Здесь все такого возраста, что вряд ли могут быть детьми Павла Петровича, – с сомнением покачал головой Матвей.
– Нет, ты не прав! Его старшему ребенку вполне может быть лет шестьдесят. А тут много таких. Скажем, дедуля нагулял отпрыска еще в студенческие годы, задолго до того, как женился в первый раз… – предположила Глафира.
– Ага, и какой-нибудь нынешний злобный старикашка ждал чуть не полвека, чтобы укокошить своего почти девяностолетнего отца за студенческую ошибку! – все не соглашался Матвей.
Следователь внимательно посмотрел на него.
– А ты чего так кипятишься? Кстати, насколько я знаю, тебя поднимала одна мать. Кто был твой отец?
– Вот и поговорили! Молодец! Да, Павел Петрович мой отец, я его прибил, а потом сынка его, своего друга, и остался единственным наследником… Все! Осталось только доказать, что я – единственный наследник!
– Да я шучу, – засмеялся Анатолий. И посмотрел на Глафиру: – А у вас есть отец?
– Я так понимаю, что ваши тяжелые будни уже начались? Допрос свидетелей? Что ж, разочарую вас или обрадую… Вообще-то я знаю своих родителей. Но… В жизни ведь всякое бывает, и я не в курсе тайн отца и матери. Как там говорится про скелеты в шкафу? Так что и я, и Матвей могли устроить здесь резню… Только вот что делать с тем маленьким фактом, что и во время первого убийства, и во время второго нас не было на месте преступления?
– А где вы были? – прищурил глаза Анатолий.
– Мы были вместе! – огрызнулась Глафира, которой Анатолий нравился все меньше и меньше.
– Ну, так это – удобная договоренность обеспечить друг другу алиби, – продолжал улыбаться Анатолий.
– Только в первом случае – я имею в виду, когда убивали Павла Петровича, – с нами были Антонина, отдыхающая санатория, бармен местного кафе и еще десяток человек, включая работников местной больницы, посетителей кафе и так далее, – вступился Матвей, тоже улыбаясь.
– Ого! В ход пошла тяжелая артиллерия! Здесь явно плохой климат, вы очень нервозны и очень напряжены… Так не пойдет, вы совсем не лечите нервишки. Да шучу я! Но все проверю… так, на всякий случай.
– А сейчас мы пойдем завтракать! – объявил Матвей.
Глафира сразу же поняла – для того, чтобы выпроводить надоедливого следователя. Не мог же тот остаться один в чужом номере. Так как они все же были еще не арестованы, то следователь покинул их номер все под какие-то глупые шутки и ухмылки, и влюбленные облегченно вздохнули.
– Идиот! – выругался Матвей.
– Только не говори, что ты сам вызвал его!
– Сам.
– Ничего себе – друг!
– Он был неплохим парнем, мы служили вместе, по телефону иногда переговаривались, но я и не думал, что у него такая идиотская манера вести следствие. Я давно с ним не общался, а профессия все же накладывает отпечаток на личность. Да пусть проверяет! Мы же знаем, что наша совесть чиста.
Глаша кивнула.
– Ты серьезно думаешь, что мы подозреваемые?
– А как же! Эти его хитрые «шутка, шутка»… Мы с тобой две половозрелые особи, вполне годящиеся для того, чтобы перемочить всех стариков в санатории, будь он неладен.
– Это же ужасно!
– Не переживай. С рвением Анатолия у него под подозрением может оказаться не то что весь санаторий, но и жители поселка, и даже Москвы в придачу, – успокоил ее Матвей.
В дверь постучали.
– Вернулся… – прошептала Глаша. – Наверняка проследил, что мы никуда не пошли, и решил нас пытать…
– Успокойся ты! Еще скажи, что он ходил за щипцами для удаления зубов, – буркнул Матвей и отворил дверь.
Они удивились, так как увидели не Анатолия, конечно, а горничную, лицезрение которой здесь было большой редкостью.
– Извините… – Женщина выглядела весьма-весьма сконфуженной.
– Да?
– Антонина Ивановна из тридцать девятого номера просила вас зайти к ней.
– Спасибо, мы обязательно ее посетим, – закрыл дверь Матвей и обернулся к Глаше: – Бедняжка со сломанной ногой в инвалидном кресле не может что-нибудь сделать, наверняка ей нужна помощь.
– Так чего же мы ждем? Идем! – тут же отозвалась Глафира.
Тоша, чье полное имя, как оказалось, было Антонина Ивановна, встретила их в весьма удручающем состоянии. Она действительно сидела в инвалидном кресле и выглядела лет на десять старше, чем в момент их «героического» похода в кафе. И дело было не в излишней бледности или отсутствии косметики, а в совершенно потухшем взгляде и унылом выражении лица. У Глафиры от жалости даже сердце сжалось. А Тоша, словно услышав ее мысли, тут же сказала:
