Предреввоенсовета Троцкий».
Комментируя эти строки, Волкогонов пишет:
«“Упорядочение” было кровавым. Москва одобряла такие шаги. Фактически всю гражданскую войну трибуналы не оставались без дела. Особенно много было расстреляно в 1918—1919 годах, но и в 1920-м и в 1921 году беспощадный карательный серп собирал обильную скорбную жатву. Конечно, среди этих тысяч было немало настоящих врагов, преступников, которые, прежде чем пасть от пули чекиста или красноармейца, лишили жизни многих командиров, бойцов, просто сочувствующих Советской власти. Но основная масса расстрелянных — простые крестьяне, не понимавшие сути всего происходящего или не хотевшие умирать за “коммуну”».
В воспоминаниях участника и очевидца тех далеких событий С. Кобякова говорится: «Новые суды были названы трибуналами (как во время Великой французской революции). Приговоры этих судов не могли быть обжалованы. Приговор никем не утверждался и должен был приводиться в исполнение в течение 24 часов…»
8
Система советской военной юстиции сложилась к весне 1919-го. В.В. Овечкин в своей статье касается и ее, правда, применительно к дезертирам:
«4 февраля 1919 г. Реввоенсовет Республики утвердил положение о революционных военных трибуналах (РВТ). До середины 1919 г. трибуналы в основном рассматривали дела о дезертирстве. Широко практиковалась такая мера наказания, как направление в штрафную роту с условным смертным приговором. Приговаривали и к условным расстрелам, отдаляя исполнение приговоров. Фактически эти приговоры в исполнение не приводились, так как большинство осужденных искупали свою вину, либо погибали в боях. Позднее Реввоентрибунал Республики признал практику условных приговоров к расстрелу неправильной, указав, что такой расстрел нельзя причислять к видам наказания, которые преследуют цель исправления осужденного и допускают условное применение. Рассматривая дела, трибуналы тщательно разбирались в причинах преступления. К бойцам, дезертировавшим по малодушию, неразумению, желанию увидеться с родными, трибуналы проявляли снисхождение. Всего в стране за семь месяцев 1919 г. было осуждено 95 тыс. злостных дезертиров, из которых больше половины было направлено в штрафные части, а 600 человек расстреляны. (…)
8 ноября 1919 г. Реввоенсовет Республики дал указание создавать в частях временные полевые трибуналы для рассмотрения дел о саморанениях. В соответствии с Положением о реввоентрибуналах, утвержденным декретом ВЦИК о 20 ноября 1919 г., трибуналы при вынесении приговора должны были руководствоваться исключительно выясненными при рассмотрении дела обстоятельствами и своей революционной совестью, выбирая соответствующее наказание: выговор, штраф, конфискация части или всего имущества, лишение всех или некоторых политических прав, лишение свободы, направление в штрафные части (только для красноармейцев), расстрел, условное лишение свободы. Все приговоры после объявления, кроме расстрела, немедленно вступали в законную силу. Приговор к расстрелу вступал в силу только через 48 часов после извещения о его содержании Реввоенсовета, в ведении которого находился вынесший приговор трибунал. В свою очередь, Реввоенсовет имел право приостановить исполнение приговора.
В тех местностях, где отсутствовали революционные трибуналы, судебные функции выполняли комиссии по борьбе с дезертирством. Совет РКО своим постановлением “О мерах к искоренению дезертирства” от 3 июня 1919 г. предоставил этим комиссиям право внесудебной репрессии. Однако оно было ограничено применением конфискации имущества, лишением земельных наделов и неприменением расстрела. 13 декабря СРКО в отношении комиссий по борьбе с дезертирством принял сразу два постановления. Первое предоставляло нрава Революционных трибуналов в отношении вынесения приговоров по делам дезертиров всем без исключения губернским комиссиям. Однако эти права, включая расстрел, могли быть реализованы при условии, если в сослав комиссии будет входить член трибунала. Второе постановление предоставляло уездным комиссиям право наложения наказания на укрывателей дезертиров.
18 декабря 1919 г. Центральная комиссия по борьбе с дезертирством утвердила инструкцию, которая устанавливала следующий порядок разрешения комиссиями уголовных дел: для установления факта совершения преступления на место выезжал один из членов комиссии и составлял протокол в присутствии свидетелей, решение комиссии оформлялось постановлением с учетом состава преступления, фактов вины и наказания. Решение оформлялось как постановление административного органа. Приговор не выносился, так как данная комиссия не являлась судом».
9
В своем расследовании «В июле 1920 года дезертировало 773 тысячи красноармейцев» Евгений Жирное приводит интересные, но вместе с тем достоверные цифры, ссылаясь на книгу «Советское военно-уголовное право» (1928 г.), авторство которой принадлежит военному прокурору Московского военного округа С. Орловскому.
Например, там говорится, что «…военные трибуналы с начала 1918 года до конца 1921 года осудили за хищения военного имущества и растраты 55 781 человека».
«Не очень красиво выглядели и данные о том, что в Красной армии имело место мародерство, — подчеркивает Е. Жирнов. — В 1921 году, например, за это преступление осудили 351 красноармейца. Совсем тягостными были цифры о количестве приговоренных к высшей мере наказания. За четыре года Гражданской войны по приговорам военных трибуналов расстреляли 14 675 человек. Причем в эту статистику не попали те, кого ликвидировали чекисты или расстреляли без суда и следствия командиры и комиссары.
Однако самые впечатляющие данные относились к дезертирству. То, что солдаты бежали с германского фронта и до, и после большевистской революции, было известно давно и хорошо. (…)
Но все это относилось к прежней, старорежимной армии. А из записей Орловского следовало, что схожая картина наблюдалась и в РККА. В особенности в 1919 и 1920 годах. Именно в этот период, как писал прокурор, был установлен рекорд: “В июле 1920 года дезертировало 773 тысячи красноармейцев”.
Чтобы представить себе, много это или мало, можно сравнить число дезертиров с опубликованной в 1993 году Военно-мемориальным центром вооруженных сил РФ численностью Красной Армии на 1 июня 1920 года. В РККА тогда насчитывалось 4 424 317 бойцов и командиров. И получается, что дезертировал каждый шестой. Однако с флота бежало незначительное количество краснофлотцев, а в сухопутных частях числилось 3 875 257 человек, и тогда выходило, что бежал каждый пятый. Но и этот расчет можно уточнить. Дезертиров из запасных частей считали отдельно, и они не входили в 773 тыс. беглецов, о которых писал Орловский. А на фронте в действующей армии состояло 1 539 667 человек. Так что получалось, что бежал каждый второй».
«…цифру, обнаруженную в бумагах Орловского, пусть и осторожно и замаскированно, подтверждал бывший сотрудник комиссии по борьбе с дезертирством С. Оликов. По его данным, в июле 1920 года задержали 444 876 дезертиров, а добровольно вернулся на службу 328 421 дезертир. Причем в описании Оликова картина выглядела еще хуже, чем у Орловского. Пойманных и явившихся беглецов, если их не относили к категории злостных и не отправляли в трибунал, посылали в запасные полки, где формировалось пополнение для фронтовых частей. И оттуда, как сообщал Оликов, в том же июле 1920 года вновь дезертировало 352 858 красноармейцев».
