Митрополит Пётр (Полянский) Крутицкий».
Глава пятая
Карпов
1
В статье под названием «2 сентября 1943 года» Илья Эренбург писал: «Год назад шли бои на улицах Сталинграда. Немцы карабкались на вершины Кавказа. Вероятно, самому Гитлеру это мнится бесконечно давним. Я уже не говорю о сентябре 1941 года, когда немцы каждый день брали какой-нибудь город. Тогда Москва вечером слушала лай зениток и знакомые слова «воздушная тревога», а Берлин упивался «экстренными сообщениями». Всё переменилось: берлинцам — зенитки и разрывы бомб, москвичам — сообщения о победах и орудийные салюты.
Чужестранец может спросить: почему же русские так часто говорят о необходимости активизации военных действий на западе? Если они освободили огромные территории от Владикавказа до Таганрога, от Сталинграда до Глухова, они могут освободить и оставшиеся под немецким гнётом области. Я постараюсь ответить на этот вопрос. Я буду говорить не о суждениях государственных деятелей: они сами говорят, когда считают это нужным. Я буду рупором среднего человека: лейтенанта Красной Армии, инженера, учительницы, механика, старика агронома, студентки.
Чем достигнуты наши победы? Самопожертвованием народа и каждого отдельного человека. Я не говорю, что на войне излишен счёт. Холодный рассудок, проверяющий чувства, необходим, даже в бою. Но одной арифметикой нельзя выиграть войну, тем более что у войны своя арифметика. Недаром народы часто называют свои победы «чудом»: «чудо на Марне», «чудо под Москвой». Это не чудеса — это законы войны, которая требует и рассудка и безрассудства. Я спрашиваю лейтенанта Комарова: «За что орден?..» Он отвечает: «Четыре танка, два «тигра». Он говорит об этом, как если бы речь шла о куропатках. Одной арифметикой ничего не объяснишь, и если можно цифрой передать толщину брони «тигра», то не поддаётся учёту другое: тоска, гнев, мужество Комарова…»
В своём военном дневнике 3 сентября 1943 года известный советский журналист Лазарь Бронтман отметит: «Наступление развивается. Чуть не каждый день радио сообщает: «Внимание. Во столько-то часов будет передаваться важное сообщение». Затем следует приказ главкома. Потом гремит салют. В понедельник мы должны были быть выходными. Но взяли Таганрог. Газета работала. Во вторник взяли Ельню и Глухов. Последовало два приказа. Работали. Отдыхали только в среду. Вчера, в четверг, новый приказ: Сумы.
Москвичи уже снова привыкли. И так же как во время нашего отступления молва сдавала без устали города, так и сейчас их бездумно и торопливо забирают. Позавчера распространился слух, что взят Брянск. Нашлись даже очевидцы, которые «слышали» это по радио…»
А 4 сентября всё того же 1943 года мало кому известный Георгий Григорьевич Карпов был вызван к товарищу Сталину. Этот вызов стал для него неким «громом среди ясного неба», потому что ещё совсем недавно Георгия Григорьевича направили для дальнейшего прохождения службы в Украинский штаб партизанского движения, которым руководил Тимофей Амвросиевич Строкач.
Срочно заказан из Москвы самолёт, который доставляет Карпова на Центральный аэродром. Тут же его ожидает чёрная машина из соответствующего ведомства. И как только Георгий Григорьевич садится на заднее сиденье, она несётся на большой скорости на Ближнюю дачу Иосифа Виссарионовича Сталина.
«Невысокая двухэтажная дача с двускатной крышей за лесом почти неприметна, — рассказывает М. В. Данченко. — Она тоже зелёная и возникает сразу, как только автомашина круто вывёртывается из царства деревьев на круг у главного входа в дом. Летом здесь бьёт фонтан в небольшом каменном бассейне. А кругом опять сосны стеной. Переступив порог дачи, посетитель попадал через небольшой тамбур в прихожую. Здесь он мог раздеться, привести себя в порядок и подготовиться, если нужно, к предстоящей беседе. Справа вдоль стены незатейливая деревянная вешалка персон на двадцать с надёжными никелированными крючками. К услугам посетителей — высокое зеркало и набор щёток для одежды и обуви. На полу во всю прихожую шерстяной ковёр с хитрым разноцветным узором. Однако первое, что бросалось в глаза каждому, кто приходил сюда, — это две большие карты на стене: одна — с линиями фронта и вторая — с условными обозначениями великих строек социализма.
Во внутренние помещения дачи можно было попасть через три двери.
Прямо в столовую и через неё налево — в спальню Сталина. Направо — в неширокий длинный коридор, где по правую руку располагались две жилые комнаты. Одна из них служила в прошлом детской и потом была приспособлена под кабинет. Вторая, тех же размеров и формы, потемнее, предназначалась для гостей. По другую сторону коридора находилась длинная открытая веранда. Никакой мебели на веранде не имелось, кроме передвижной вешалки для посетителей, которую переносили в прихожую, если не хватало той, что была там, да стоял широкий и низкий диван».
Сам Карпов позднее вспоминал:
«4.09.43 г. я был вызван к товарищу Сталину, где мне были заданы следующие вопросы:
а) что из себя представляет митрополит Сергий (возраст, физическое состояние, его авторитет в церкви, его отношение к властям),
б) краткая характеристика митрополитов Алексия и Николая,
в) когда и как был избран в патриархи Тихон,
г) какие связи Русская православная церковь имеет с заграницей,
д) кто являются патриархами Вселенским, Иерусалимским и другими,
е) что я знаю о руководстве православных церквей Болгарии, Югославии, Румынии,
ж) в каких материальных условиях находятся сейчас митрополиты Сергий, Алексий и Николай,
з) количество приходов православной церкви в СССР и количество епископата.
После того, когда мною были даны ответы на вышеуказанные вопросы, мне было задано три вопроса личного порядка:
а) русский ли я,
б) с какого года в партии,
в) какое образование имею и почему знаком с церковными вопросами».
Историк Б. Соколов считает, что «пойти на восстановление патриаршества и дать послабление Русской православной церкви вождя убедил нарком внутренних дел Лаврентий Берия, в годы войны ставший заместителем председателя Государственного комитета обороны. Ещё в конце 1920-х годов, будучи во главе чекистов Грузии, Лаврентий Павлович полностью подчинил своему влиянию Грузинскую православную церковь. Своим опытом он поделился ещё в 1929 году в специальной записке: «Длительной нашей работой нам удалось создать оппозицию католикосу Амвросию и тогдашней руководящей группе грузинской церкви, и… в 1927 году в январе месяце удалось полностью вырвать из рук Амвросия бразды правления Грузинской церковью и вместе с его приверженцами удалить от руководящей роли в Грузинской церкви. В апреле месяце, после смерти католикоса Амвросия, католикосом был избран митрополит Христофор, вполне лояльно относящийся к соввласти, и уже собор, избравший Христофора, декларировал своё лояльное отношение к власти и осудил политику и деятельность Амвросия, в частности, и грузинскую эмиграцию».
