В январе 1944 года псаломщик Николо-Конецкой церкви Гдовского района Псковской области С. Д. Плескач писал митрополиту Алексию (Симанскому): «Русский человек совершенно изменился, как только появились немцы. Разрушенные храмы воздвигались, церковную утварь делали, облачения доставляли оттуда, где сохранились, и много строили и ремонтировали храмы. Всюду красилось. Крестьянки вешали чистые вышитые самими полотенца на иконы. Появилась одна радость и утешение. Когда всё было готово, тогда приглашали священника и освящали храм. В это время были такие радостные события, что я не умею описать. Прощали обиды друг другу. Крестили детей. Зазывали в гости. Был настоящий праздник, а праздновали русские крестьяне и крестьянки, и я чувствовал, что здесь люди искали утешение».
«Церковную политику Вермахта можно охарактеризовать как отсутствие какой-либо политики по отношению к Церкви, — считает В. В. Сидоренко. — Собственный кодекс поведения, верность старым традициям способствовали распространению в среде немецких военных устойчивой антипатии к проявлениям нацистского фанатизма и расовой шизофрении. Только этим и можно объяснить тот факт, что фронтовые генералы и офицеры закрывали глаза на директивы и инструкции из Берлина, если те строились на теории об «унтерменшах». Сохранилось немало свидетельств и документов не только о радушном приёме российским населением немецкой армии, но и о «ненацистском» отношении германских солдат к населению занятых ими областей СССР. В частности, сохранились документы о приказах немецким солдатам помнить, что они находятся не на оккупированных территориях, а на земле союзника. Довольно часто солдаты и офицеры Вермахта демонстрировали искреннее дружелюбие и симпатии к народу, страдавшему в течение двух десятилетий под властью большевиков. В церковном вопросе такое отношение выливалось во всестороннюю поддержку восстановления церковной жизни.
Военные не только охотно поддерживали инициативы местного населения по открытию приходов, но и оказывали различную помощь в виде денежных средств и стройматериалов для восстановления разрушенных храмов. Хотя, как правило, инициатором возрождения церковной жизни выступало местное население, сохранилось немало свидетельств и того, что немецкие военные сами проявляли инициативу по открытию церквей на подконтрольных им территориях и даже приказывали это делать. Так, например, в сохранившихся материалах Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) докладной записке З. В. Сыромятниковой «О пребывании на территории Харьковской области, оккупированной немецкими войсками с 15 по 22 декабря 1941 г.» отмечалось: «Немецкое командование особое внимание обращает на работу церквей. В ряде сёл, где не разрушены церкви, они уже работают… В сёлах, где они разрушены, дан приказ старостам немедленно подобрать помещение и открыть церкви». Иногда инициативность немцев принимала анекдотические формы. В том же фонде хранится и справка уполномоченного Себежской комендатуры от 8.10.1941 г.: «Дана настоящая в том, что немецкая власть, освободившая крестьянство от большевиков, ставит вопрос открыть богослужение в Ливской церкви, и поэтому уполномачиваю лично вас, Рыбакова Якова Матвеевича, за неимением священника — занять место священника и исполнять церковный обряд. Просьба: никаких отказов не может быть, в чём и выдана настоящая справка за подписью представителя немецкой власти Энгельгард»… На что Рыбаков отвечает: «Быть священником не могу, так как не получил на то от епископа благословления, кроме того, по христианскому закону двоеженцы священниками быть не могут, а я двоеженец».
Но было и другое, абсолютно соответствующее политике фашистских оккупантов. Например, в «Акте о разрушении и ограблении немецко-фашистскими оккупантами Успенского Тихвинского монастыря» чёрным по белому написано: «Находясь в городе Тихвине и некоторых других населённых пунктах района в течение одного месяца — с первых чисел ноября до первых чисел декабря 1941 г., — творили гнусную расправу над мирным населением, учиняли грабёж православной Церкви. Уничтожали церковное имущество, разоряли и сжигали церкви и монастыри.
На оккупированной ими территории немецко-фашистские разбойники устраивали в церквах конюшни для стоянки лошадей, а Тихвинский монастырь, постройки XVI века, был превращён ими в средневековый застенок. После изгнания немцев из Тихвина в одной из келий монастыря был найден труп изнасилованной и зверски замученной пятнадцатилетней девочки Лидии Колодецкой. У неё было прострелено бедро, вывернут большой палец ноги и переломана другая нога. В следующей келье были обнаружены четверо полумёртвых замученных мужчин — красноармейцы Громов и Такашов, стрелочник Михайлов и слесарь Степанов. Гитлеровцы раздели их, возили на салазках по улицам Тихвина, затем, окоченевших, бросили в нетопленной келье монастыря и держали там в течение шести суток без пищи.
Отступая, немецкие полчища разграбили церковное имущество монастыря, а само здание взорвали и подожгли…»
И ещё факт: «В успенской церкви на царских вратах похищены б овальных икон и в иконостасе 2 серебряные позолоченные иконы; также похищена икона Тихвинской Божией Матери. С целью сокрытия своих преступлений немцами при отступлении были взорваны и подожжены три церкви Тихвинского монастыря и пять корпусов».
Дьякон города Ржева Ф. Тихомиров рассказывал о житие при немцах: «Сначала я вёл счёт побоям плёткой и каблуками, которым я подвергался за то, что не мог по старости выполнять назначаемой мне тяжёлой работы, насчитал 30 избиений, а потом и счёт потерял».
Другой священник из города Вереи, А. Соболев, писал: «Соборный храм Вереи, где совершались службы, был обращён немцами в арестный дом… Верхний этаж был отведён для заключения раненых и пленных. Все протесты верующих не имели успеха…»
Например, о положении в Новгороде в период оккупации благочинный Ленинградской епархии протоиерей Н. Ломакин сообщал митрополиту Алексию: «Чего только не устраивали немцы и испанцы в этих домах Божиих, освящённых вековыми молитвами! Во что только не превращали наши святыни! Казармы, уборные общего пользования, склады овощей, кабаре, в немногих случаях грязные лазареты, наблюдательные пункты, конюшни, гаражи, дзоты, штабы военчастей — всё что угодно — только не дома молитвы. А разбросанная в изобилии по храмам порнографическая «литература» немцев и испанцев, бесстыжие фотоснимки и беззастенчивая «акварель» на стенах храмов, исторических памятников и общественных зданий, устройство уборных, вонючих овощехранилищ и конюшен в свв. Алтарях дополняет жуткую картину морального разложения горе-победителей, недавних всеарийских «хозяев» в городах».
Согласно отчёту Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских оккупантов (30.12.1945 г.) они разрушили и повредили 1670 православных церквей, 69 часовен и 1127 зданий других религиозных культов…
Историк церкви М. Шкаровский приводит и другие факты отношения оккупантов к Русской православной церкви: «В апреле 1943 г. Псковское районное управление предписало Православной Миссии прекратить колокольный звон в храмах Псковского района, что пришлось выполнить.
Почти повсеместно из обязательных школьных программ было изъято преподавание Закона Божия. Исключения существовали или в отдельных местностях, управлявшихся военной администрацией, в том числе в ряде районов Ленинградской области, или в Прибалтике. Но и там это преподавание чаще всего было запрещено священникам. (…) Некоторые храмы, в которых «самовольно» были возобновлены богослужения, вновь закрывались германской администрацией. Так, под Брянском церковь, открытая местными жителями без согласования с немцами, была закрыта. Свои действия оккупанты объяснили тем, что «большевики в этом храме имели склад, а местные жители его разграбили. Нельзя начинать святое дело, возрождение храма с тяжкого греха воровства!».
