– Выходит, Тара, я вообще не могу тебя увидеть? ― вздохнул Эгин, сверля взглядом пустоту.
– Сейчас не можешь, ― отвечала она. ― Но через четыре дня ― да.
– Ты обретешь плоть? Что будет через четыре дня? ― мрачно поинтересовался Эгин, отмечая про себя ту необыкновенную легкость, с которой смирился с тем, что у его новой любовницы нет тела, но лишь подобие его.
– Во-первых, Эгин, мне не нужна плоть, а во-вторых, через четыре дня будет полнолуние, ― сказала Тара с милой девичьей усмешкой.
– А раньше? ― настаивал Эгин.
– Можно и раньше, но эти способы мне не нравятся.
– Что за способы?
– Я думала, ты знаешь. Как послушать, что рассказывают о Своде Равновесия, так там у вас вроде бы каждый видит насквозь предметы и управляется с духами, как со своими слугами. Или лучше… как со своими женами.
– У нас запрещено многоженство, ― ляпнул Эгин, лишь бы не молчать.
И тут Тара рассмеялась. Это был ее смех. Не узнать невозможно. Он похож на звон стеклянных колоколь-цев, какие надевают ручным соколам. На шелест садовых лилий, что трутся друг о дружку восковыми белыми бутонами. На серебряное биение водопада. Он уже слышал его в рыбацкой деревушке, и теперь у Эгина не было по этому поводу никаких сомнений. Как вдруг ее смех неожиданно прервался, и Тара, снова посерьезнев, продолжала:
– Ну, способы простые. Ты можешь увидеть мое отражение в каменном зеркале. У нас одно такое имеется, правда, далековато отсюда. А во-вторых, можно изготовить такой эликсир ― из трав, семени рыб и истолченного в порошок изумруда. Этот порошок называется «покровы Говорящих». Потом я им обмажусь с ног до головы, и ты, Эгин, меня увидишь, если уж очень сильно хочешь.
– Я ― хочу, а вот хочешь ли ты. Тара? В этом у меня есть сомнения… ― отвечал Эгин, меряя шагами комнату.
– Подожди лучше четыре дня. Этот эликсир жжет тело и ест глаза, и, главное, я потом долго не смогу вернуться к тому облику, который мне привьганей. Я сама не своя после него. Не нужно… ― застенчиво и грустно сказала Тара.
– Ничего! Я подожду, ― испуганно и поспешно заверил ее Эгин. Отчего-то ему очень не хотелось, чтобы эта девушка причиняла себе боль, исполняя его, в общем-то, праздные прихоти. ― Я буду ждать. Буду очень-очень ждать!
Эгин сокрушенно и растерянно сел на ложе. Он не узнавал себя! Что же это творится с ним? Он боится причинить боль призраку, с которым только что вступил в связь, превосходящую все мыслимые Обращения. Да и чего тут вообще печься об Обращениях, когда ты спишь с живым и бестелесным существом по имени Тара. О Шилол! Эгин сжал виски указательными пальцами.
– Не бойся меня, Эгин, ― прошептала Тара над самым его ухом.
В ту ночь он любил ее еще раз.
Но теперь ничто из Уложения Жезла и Браслета не претерпело от них. Тара лежала тихо и нежно, обняв Эгина за шею. Не стонала, не билась и не рвалась. Эгин был нетороплив, внимателен и спокоен. Впрочем, спокойствие это было той природы, когда под ним скрывается ураган, лишь ожидающий мгновения, когда ему будет позволено вырваться наружу. Эгин любил ее с закрытыми глазами. Не видеть девушки, чьи твердые соски щекочут твой напряженный живот, было свыше его разумения и понимания. Но не любить девушку только потому, что ты не видишь ее, ― это тоже было слишком.
Когда Тара прилепила к плечу Эгина утомленный, но нежный поцелуй, он признался себе в том, что эта ночь была самой странной и волнующей в его жизни. Тара, как и прежде, молчала, поигрывая сапфировыми клешнями. Занимался рассвет.
– Скажи мне, это ты выбрала меня тогда, в той деревне?
– Угу, ― проглотив зевок, отвечала Тара. ― Ты был самым красивым среди всех.
– И это все? ― немного обиженно спросил Эгин. Он, как и всякий варанец на государственной службе, не полагал способность нравиться женщинам ни добродетелью, ни заслугой.
– Честно говоря, это не только не все, но и не главное, ― отвечала Тара, щекоча его подбородок прядью своих волос. Какого они цвета? Черные, как у большинства смегов? Рыжие? Каштановые, как у Овель?
– Что же главное? ― от нетерпения Эгин даже приподнялся на подушках.
– А главное ― это то, что ты единственный среди всех своих товарищей, кто, сам того не ведая, следует Путем Великого Безразличия.
– Ты, верно, шутишь. Тара, ― у Эгина похолодело внутри.
Путь Великого Безразличия… Что-то он об этом уже слышал, что-то плохое, разумеется. А что может быть хорошего в любом безразличии для офицера Свода Равновесия?
– Я верно не шучу, ― с нажимом сказала Тара. ― Я, в отличие от Фараха и Киндина, поняла это в тот же миг, как наши кони рассекли ваш огонь. И моей правоте есть, по меньшей мере, три доказательства, сработанные из бренной, хотя и измененной материи.
Эгин открыл глаза и посмотрел туда, где, по его разумению, должны бы сиять голубизной ли, зеленью ли глаза Тары. Всегда занятно узнавать о себе такие подробности, о которых раньше и не подозревал. Раньше Эгину казалось, что радовать такими подробностями ― это прерогатива Знахарей. «У тебя сердце не слева, а справа. А печень ― слева» ― вот что однажды услышал Эгин и поверил на слово. Но тогдашнее его удивление не шло ни в какое сравнение с тем, как он был ошарашен теперь. Он следует Путем. И как же это осталось незамеченным его коллегами?
– Скажи мне. Тара, что за доказательства? ― стараясь быть сдержанным, спросил Эгин, но, несмотря на это, сказанное прозвучало мольбой. ― Если ты вправе, разумеется.
– Я вправе делать очень многое. Снимать с твоей головы повязку Киндина, а с твоих глаз ― пелену невежества. Я вправе любить тебя и приказывать другим. Я не вправе отпустить тебя, но… ― Эгин заметил, что Тара явно сболтнула лишнее и жалеет об этом, ― …я всегда отвечаю за свои слова. Итак, Эгин, все три доказательства на виду. Первое ― пряжка той сандалии, которую я не так давно сняла с твоей правой ноги. А второе и третье ― висят на шелковом шнурке у тебя на шее!
Эгин быд, мягко говоря, озадачен. Ему не хотелось ставить под сомнение правоту и честность Тары, но поверить в то, что он таскает на себе три предмета, чья сущность изменена, причем таскает на глазах у собаку съевших на таких игрушках коллег, было нелегко. Пряжка на сандалии Арда оке Лайна была вместе с сандалиями прикарманена им почти случайно. Его сандалии порвались, а идти босиком не хотелось. Серьги Овель тоже попали к нему случайно, ибо знакомство с Овель во всех отношениях было чистой случайностью. Едва ли кто-то мог заранее просчитать, что ему, Эгину, придет охота прогуляться по Желтому Кольцу перед тем, как завалиться спать, после вечеринки у Иланафа и подстроить эту встречу с девушкой, и ту ночь, начавшуюся в фехтовальном зале…
