«Рюмин тогда пришел ко мне в камеру, приказал одеть на меня наручники и перевести в другое помещение. Меня привели в какое-то специальное помещение, где Рюмин спросил меня — буду ли говорить правду. Я ответил, что все мои показания, данные следствию, являются правдой и другой правды я не знаю. Тогда Рюмин меня ударил, а его помощники свалили на пол и стали избивать. Я потерял сознание. Рюмин опять требовал, чтобы я сознавался в совершении преступлений. Так как я свои показания не менял, то процедура избиения была совершена еще дважды. (…) Рюмин бил меня руками по лицу, а его помощники резиновыми палками по телу, причем Рюмин все время кричал, чтобы били сильнее. (…) После избиения, на следующий день, Рюмин пришел в кабинет к следователю, и я тогда заявил ему, что буду подписывать о чем угодно и что сильно боюсь Рюмина».
Рюмин усердствовал, но было поздно. Сталин внезапно разочаровался в нем. Милость диктатора быстро сменилась гневом. Решением Сталина 13 ноября 1952-го Рюмин был снят с должности заместителя министра госбезопасности и начальника следственной части МГБ за то, что «не добрался до корней дела» и «не способен выполнить» указания правительства по расследованию дел Абакумова — Шварцмана и «врачей», которые «все еще остаются нераскрытыми до конца»».
В общем, Рюмина отстраняют от должности и лишь в феврале 1953 года «пристраивают» на должность старшего контролера Министерства государственного контроля СССР. Но ненадолго…
А 17 ноября 1952 года помощник начальника следчасти по особо важным делам подполковник Гришаев докладывает рапортом заместителю начальника следчасти полковнику Соколову: «Согласно распоряжению Министра государственной безопасности Союза ССР товарища Игнатьева С. Д., 15 ноября 1952 г. арестованный № 15 перемещен в камеру № 77 Бутырской тюрьмы… из шести камер, расположенных в конце коридора, где размещена камера № 77, выведены все заключенные, и, таким образом, по соседству с арестованным № 15 других заключенных нет.
В целях конспирации эта часть коридора отгорожена специальной портьерой. У двери камеры выставлен круглосуточный пост из числа наиболее проверенных надзирателей. Надзиратели предупреждены, что арестованный № 15 способен допустить любую провокацию и может прибегнуть к самоубийству.
Поэтому за ним необходимо вести особо тщательное наблюдение. Также в целях конспирации принято решение прикрепить к арестованному № 15 наиболее проверенного, умеющего держать язык за зубами врача и вызов других врачей к арестованному производить только в экстренных случаях. Согласно указанию министра, арестованный № 15 закован в наручники, которые будут сниматься только во время принятия пищи. Все остальное время арестованный № 15 будет сидеть в наручниках, причем в дневное время с руками за спину, а в ночное время — с руками на животе».
Допросы продолжались и в Бутырской тюрьме. Там его допрашивал бывший секретарь ЦК ВЛКСМ В. Н. Зайчиков, который рассказывал Н. Месяцеву, как в первый раз привели Абакумова:
— А, мне следователя-новичка дали?
— Как вы определили?
— Вы были депутатом Верховного Совета, у вас еще на лацкане след от значка, ботинки из-за границы.
Абакумов его сразу раскусил.
И снова Виктор Семенович отрицал измену Родине, говорил, что были ошибки, недостатки, промахи.
— За них я готов отвечать. Я Родине не изменял, — твердил он.
Пытать же его больше не решались, потому что здоровье Абакумова ухудшалось.
А что же с ним делать тогда? Например, секретарь партбюро парторганизации следчасти по особо важным делам МГБ СССР Цветаев в своем рапорте указывает:
«По имеющимся врачебным заключениям, арестованный № 15 якобы страдает болезнью сердца, а наблюдающий за ним врач разрешил допрашивать его не более 3–4 часов и только в дневное время.
При таком положении, учитывая поведение арестованного № 15, на мой взгляд, добиться от него признания вины в совершенных им преступлениях невозможно». Далее он предлагает:
«Мне кажется, целесообразно было бы поставить об этом Инстанцию и предпринять необходимые меры в направлении получения от арестованного № 15 признательных показаний. Такой мерой, по-моему, может быть тщательное медицинское освидетельствование арестованного № 15 и в случае необходимости — применение срочных медицинских средств для быстрого восстановления его здоровья с тем, чтобы после этого его можно было бы активно допрашивать и обязательно пользоваться при этом острыми методами».
Зато бывшие подчиненные Виктора Семеновича старались вовсю… и давали признательные показания.
Например, бывший заместитель начальника секретариата МГБ СССР полковник Яков Михайлович Броверман, одногодка министра и житомирский еврей говорил столько, что следователи не успевали записывать.
Вот его некоторые ответы, которые говорят сами за себя:
«… ШВАРЦМАН, РАЙХМАН, ПАЛКИН, БЕЛКИН и я, занимая ответственные посты в МГБ СССР и являясь убежденными еврейскими националистами, не только распространяли вражеские вымыслы в отношении национальной политики партии, но и активно помогали АБАКУМОВУ обманывать ЦК КПСС и проводить вредительскую работу в чекистских органах.
Так, например, РАЙХМАН, будучи заместителем начальника 2-го Главного управления, вместе с АБАКУМОВЫМ разваливал контрразведывательную работу МГБ СССР, скрывал от партии преступные провалы чекистских мероприятий.
Националист ПАЛКИН возглавлял в течение ряда лет отдел, занимающийся обеспечением советских разведчиков документами прикрытия и средствами тайной связи, также развалил этот важный в системе МГБ СССР участок.
Активными сообщником АБАКУМОВА по развалу контрразведывательной работы за кордоном является названный мной на предыдущих допросах националист БЕЛКИН, занимающий должность заместителя начальника 1-го Управления МГБ СССР.
ШВАРЦМАН, являясь одним из руководителей Следственной части по особо важным делам МГБ СССР, по указанию АБАКУМОВА смазывал дела на арестованных еврейских националистов, исключая из их протоколов допроса показания о террористической и другой вражеской деятельности…»
«… Являясь убежденным националистом, я, разумеется, не мог оставаться равнодушным к судьбе арестованных единомышленников.
Я горячо сочувствовал борьбе, которую ведут еврейские националисты против Советского государства.
Мои националистические чувства особенно проявились в 1948–1949 гг., когда мне приходилось корректировать протоколы допроса арестованных главарей Еврейского антифашистского комитета ЛОЗОВСКОГО, ФЕФЕРА, ШИМЕЛИОВИЧА и других.
Это объясняется тем, что я полностью разделял вражеские замыслы и практическую деятельность еврейских националистов и американских шпионов, проводивших подрывную работу под прикрытием Еврейского антифашистского комитета.
Я считал, что главари комитета поступили правильно, взяв ориентировку в своей вражеской деятельности на реакционные круги Соединенных Штатов Америки.
