— приобщить к делу постановление директивных органов о расследовании преступной деятельности Кузнецова, Вознесенского, Попкова и других;
— приобщить к делу изданные им приказы и директивы, направленные на ликвидацию недостатков, имевшихся в работе следственного аппарата МГБ СССР;
— приобщить к делу постановление директивных органов о сокрытии Меркуловым некоторых материалов по делу «авиационников»;
— приобщить к делу протокол об окончании следствия, подписанный в январе 1953 года т.т. Ильичевым и Китаевым;
— вызвать в суд в качестве свидетеля бывшего первого заместителя министра государственной безопасности С. М. Огольцова, который непосредственно курировал следственную часть по особо важным делам;
— рассмотреть в судебном заседании факты применения к нему мер физического воздействия в период предварительного следствия;
— занести в протокол судебного заседания, что на следствии ему не разрешили писать заявления в Президиум ЦК КПСС».
Обосновывая эти ходатайства, Абакумов был убежден, что без них суд не может установить объективность принимаемых решений.
Речь шла о выполнении приказов руководителей партии и государства, проведении в жизнь постановлений Политбюро ЦК ВКП(б) или же о собственной инициативе министра.
Как и следовало ожидать, государственный обвинитель P.A. Руденко на это заявил: «Я считаю, что большинство ходатайств, заявленных подсудимым Абакумовым, несостоятельны и удовлетворению не подлежат». А значит, вопрос по Абакумову был решен задолго до суда в Кремле.
H.A. Чернов вспоминал: «Объявили мне, что суд состоится в Ленинграде, только в декабре, перед отправкой. Везли туда в обычном поезде, в купированном вагоне, без наручников, будто я не арестованный, а командированный. Как поезд тронулся, заглянул в купе Таланов, новый начальник Внутренней тюрьмы, отвечавший за нашу доставку, и вежливо спрашивает: «Чернов, как устроились?» — «Отлично, — отзываюсь. — А почему на дорожку вина не даете?» Таланов развеселился и говорит: «Вот когда обратно повезем, обязательно дадим!»
Судили нас в окружном Доме офицеров. Со своим адвокатом я до этого не встречался, познакомились прямо в судебном заседании. Зачем он был нужен, я и по сей день не уяснил. Мы с ним ни о чем не говорили, только разок я шепотом спросил: «Суд идет, а обо мне ни слова — не допрашивают и почти не упоминают?» А он в ответ: «Очень хорошо. Сидите и помалкивайте».
Как подошла моя очередь говорить на процессе, я отказался от показаний, выбитых из меня на предварительном следствии, и твердо заявил, что «обобщенные» протоколы «авиаторов» не корректировал — такую работу поручали только мастерам этого дела. «Кого вы считаете мастерами?» — спросил Руденко, поддерживающий обвинение. «Обер-мастером был Шварцман, а мастером — Броверман», — без запинки сообщил я…
На суде Броверман изобличал всех, в особенности меня, а Абакумов держался с большим достоинством. Про других не скажу, не помню, не до того мне было — ждал, как все обернется. А когда Руденко потребовал для меня двадцать пять лет тюремного заключения — вот тут я и понял, с какими благодетелями имею дело. В последнем слове я отрицал вину перед советской властью, и дали мне пятнадцать лет, но не тюрьмы, а лагерей. Броверман хватанул четвертак, а остальные расстрел. У Абакумова, помню, ни одна жилка в лице не дрогнула, будто не про него речь…»
На открытом судебном заседании выездной сессии Военной коллегии Верховного Суда СССР присутствовали: председательствующий — генерал-лейтенант юстиции E.J1. Зейдин, члены — генерал-майор юстиции В. В. Сюльдин и полковник юстиции В. В. Борисоглебский, секретари — капитаны юстиции М. В. Афанасьев, Л. М. Горбунов и Н. М. Поляков, с участием государственного обвинителя — Генерального прокурора СССР, действительного государственного советника юстиции P.A. Руденко и защиты — членов Московской городской коллегии адвокатов Л. И. Гринева, М. В. Степанова, М. И. Рогова и Л. ВЛавлова.
На скамье подсудимых находились Абакумов, Леонов, Лихачев, Комаров, Чернов и Броверман. Шварцман выступал в качестве свидетеля — материалы о совершенных им преступных деяниях были выделены в отдельное производство и его осудили позднее…
В свою защиту Виктор Семенович сказал следующее: «Я заявляю, что настоящее дело против меня сфабриковано. Я заключен под стражу в результате происков Берии и ложного доноса Рюмина, три года нахожусь в тюрьме, в тяжелейших условиях. Меня избивали. Администрация не дает мне бумаги. Жена с маленьким ребенком содержится в тюрьме. Мое обвинение начал фальсифицировать Рюмин, который обвинил меня в тягчайших преступлениях и докатился до абсурда, признав меня за главаря еврейской контрреволюционной организации. Одни обвинения в отношения меня прекращались, другие появлялись. Все недостатки в органах ЧК, скопившиеся за длительный период, вменяются мне как преступления. Я ничего не делал сам. В ЦК давались указания, а я их выполнял. Государственный обвинитель ругает меня, с одной стороны, за допущенные перегибы, а с другой — за промахи, смазывания. Где же тут логика?»
Виктор Семенович, имея четырехклассное образование, был достаточно самообразован, отличался умом и сообразительностью. Но он никак не мог понять: в чем он виноват? Обвинения власти действительно были несостоятельны. Но в том-то и заключалась советская система беззакония, что B.C. Абакумов уже более трех лет отсидел в тюрьме, а значит, он не мог быть невиновным. Бывший всемогущий министр так и не понял, что к нему применили тот же механизм, который отлаженно работал и до него, и при нем, а теперь уже и после. Где действовал чисто блатной принцип: «Умри ты сегодня, а я завтра!»
И жертва, и палач
Виктора Семеновича Абакумова расстреляли в Ленинграде 19 декабря 1954 года через один час пятнадцать минут после вынесения приговора. Ему даже не дали возможности обратиться с просьбой о помиловании.
Сорок шесть лет и вся жизнь!
— Я все напишу в Политбюро, — только и успел сказать Абакумов до того, как пуля попала ему в голову…
В июне 1953 года генерал Серов вернулся из Ленинграда в Москву, буквально за несколько дней до ареста Берия. Сразу же без колебаний он вместе с генералом Богдановым перешел на сторону участников заговора против Лаврентия Павловича. Таким образом, исторические события лета 1953 года совершенно круто изменили судьбу Серова, да и многих других участников заговора. Но это уже другая история. Главное заключается в том, что победит в многолетнем поединке Абакумов — Серов именно последний. Как тут забудешь слова из письма Серова Сталину: «Ведь между органами МГБ и МВД никаких служебных отношений, необходимых для пользы дела — не существует. Такого враждебного периода в истории органов никогда не было».
Теперь все закончилось или почти закончилось…
Говорят, умирая, человек невольно обращается к обрывкам своей памяти…
Но в случае с Виктором Семеновичем все было гораздо проще. Ему просто не дали такой возможности перед смертью. У него не было даже мгновения…
