В 1926 году в журнале «Выстрел» № 3, 1926 г. выходит его статья «Маневр как залог победы». В этом же году брошюра под названием «Период Врангеля. Кто должник? К вопросу о франко-советских отношениях». В 1927-м в журнале «Война и революция» № 6 ещё одна интереснейшая статья — «Борьба с десантами».
А как он преподавал в эти годы! «Особое удовольствие доставляли Слащёву разборы проведённых им сражений, — подчёркивает А. Хинштейн. — В эти часы он точно преображался, сбрасывал с себя груз прожитых лет и вновь становился прежним Слащёвым-Крымским, не стесняющимся в словах и выражениях.
«Преподавал он блестяще, — вспоминал слушатель школы Батов, ставший впоследствии крупным советским военачальником, — на лекциях народу было полно, и напряжение в аудитории порой было, как в бою. Многие командиры-слушатели сами сражались с врангелевцами, в том числе и на подступах к Крыму, а бывший белогвардейский генерал не жалел ни язвительности, ни насмешки, разбирая ту или иную операцию наших войск»».
Чтобы оценить личность Слащёва как преподавателя, стоит немного отвлечься, но исключительно в пределах той эпохи. Например, дочь маршала Конева, Нина Ивановна, в своей книге об отце пишет:
«В 1925–1926 годах отец находился на Курсах усовершенствования высшего начальствующего состава при Академии РККА (сокращённо КУВНАС). Название «курсы» выглядит на первый взгляд как-то облегчённо, но когда я внимательно изучила конспекты отца, тезисы записанных им лекций, развёрнутые планы семинарских занятий, разного рода академические документы, то испытала удивление: «красные командиры» получали весьма концентрированные и многосторонние знания. Меня восхитили обзоры по истории и теории военного искусства, например, анализ целей войны по трудам Верди дю Вернуа, сопоставление стратегических воззрений прусского военного теоретика фон Бюлова и генерал-фельдмаршала Мольтке.
С тех времён в архиве отца сохранились емкие записи лекций знаменитых военных профессионалов, которые учили молодых командиров. Они были благодарной аудиторией: какое погружение в материал, какая искренняя влюблённость в знание, заинтересованность в деталях и жажда уловить оттенки смыслов в речах образованных наставников!
Профессор Верховский в лекциях о механизмах управления войсками предлагал вниманию слушателей сопоставления с методами управления большим производством, скажем, в США, и советовал задуматься об инициативе и самостоятельности исполнителей, описанных в книге автомагната Форда «Моя жизнь».
Некоторые мысли учителей в записях отца выделены. Обладая опытом участия в мировой и Гражданской войнах, он осознал значение руководства войсками в современном мире как искусство. Стратегический талант, разумеется с его точки зрения, — это дар, который преподносит судьба, но важна и доктрина, которая требует для её постижения интеллектуальных затрат.
Теория не должна быть застывшей догмой: помня о походах Юлия Цезаря, карфагенских войнах и наполеоновских сражениях, необходимо развивать военное искусство с учётом требований времени. Чувство новизны было присуще отцу в полной мере. В тетрадях выделены суждения профессора А. Свечина о том, что «стратегическая доктрина должна быть гибкой, а не представлять жёсткое учение». «Est modus in rebus» («всё имеет свою меру», по словам Горация). Мы должны искать модус в обстоятельствах данной войны, а не выходить с заготовленным на все случаи модусом».
Сохранился текст воспоминаний отца об учёбе на КУВНАСе, в котором ощущается гордость за то, что молодые командиры были приобщены к учёности, носителями которой были люди, сформированные предшествующей эпохой российской истории. Они получили возможность соприкоснуться с традицией служения Отечеству, взращённой опытом многих поколений русских офицеров».
Любопытно, что, несмотря на приобщение к учёности, соприкосновения с традицией служения Отечеству, на курсах и в академиях Красной армии случались и конфузы. Всё-таки нельзя не учитывать одно весьма важное обстоятельство: преподавали бывшие царские офицеры, а учились вчерашние крестьяне. Один из таких произошёл на занятиях знаменитого А.А. Свечина. Об этом написала правнучка знаменитого начдива Евгения Чапаева:
«Военную историю им преподавал старый царский генерал А.А. Свечин. Предмет он знал конечно же безукоризненно, учил слушателей очень хорошо. Это был один из тех военных специалистов, кто трезво оценивал обстановку в России и поставил себя на службу той настоящей родине, за которую воевал народ. Но у него имелся один «пунктик». Каждый раз, когда речь заходила о каким-нибудь историческом событии, связанным с революционным выступлением масс, он неизменно именовал действия народа «разбойными акциями». А Парижскую коммуну именовал «скопищем бандитов». Короче, все сто двадцать красных «академистов» каждый раз устраивали Свечину обструкцию. Особенно был зол на него Чапаев.
И вот однажды на занятиях А.А. Свечин предложил Василию Ивановичу рассказать, как он усвоил лекцию о знаменитом сражении под Каннами, где войска Ганибалла наголову разгромили чуть ли не вдвое превосходящие их по численности римские войска, показали классический образец окружения противника и уничтожения его по частям. К тому же Свечин, читая лекцию об этом эпизоде из Второй Пунической войны, выражал свой неумеренный восторг по поводу действий предводителя карфагенской конницы Гасдрубала, которая во многом определила исход сражения.
Чапаев начал излагать свою точку зрения с того, что назвал римлян слепыми котятами. Тем самым он развенчал кумира Свечина, и тот не смог удержаться от ядовитого замечания:
— Вероятно, товарищ Чапаев, если бы римской конницей командовали вы, то предмет сегодняшней лекции назывался бы «Разгром Ганибалла римлянами».
Василий Иванович вспылил:
— Мы уже доказали таким, как вы, генералам, как надо воевать!
Он имел в виду знаменитый рейд своих отрядов летом восемнадцатого года. Попав под Уральском в мешок между белочешскими и белоказацкими частями, Чапаев тогда предпринял дерзкий бросок назад, на занятый противником Николаевск, взял город и тем самым не дал соединиться двум крупным вражеским группировкам. Эта операция была образцом руководства боевыми действиями. Но для маститого стратега Свечина Чапаев был неслыханным попранием классического военного искусства. Одним словом, скандал разыгрался по всем правилам…»
На лекциях и занятиях у Якова Александровича Слащёва было всё с точностью до наоборот. «Слащов говорил примерно так, — писал другой его ученик, будущий генерал Каргополов: — «А помните бой под N? Тогда ваш батальон отошёл в беспорядке, с большими потерями. Произошло это потому, что вы не оценили и не учли то-то и то-то». Задетый этой оценкой, товарищ поднимался, просил слова и говорил: «А Вы помните бой под N, где мой полк разбил полк Вашей дивизии?» Далее следовало обстоятельное изложение боевых порядков сторон, их действий и причин поражений белых. Случалось, что продолжение спора переносилось на вечернее время в общежитие, куда являлся преподаватель».
«Диспуты эти были столь эмоциональны и захватывающи, — продолжает А. Хинштейн, — что смотреть на них ходили слушатели с разных курсов да и просто сторонние зрители. Проводились они и вне стен курсов. В апреле 1922 года, например, в аудитории военно-научного общества с большим успехом прошёл двусторонний доклад на тему «Оборона Крыма». Докладчиками выступали Слащов и его недавний противник, бывший начальник 46-й дивизии Юрий Саблин. Каждый из ораторов подробно, без сантиментов и кивков разбирал собственные и чужие ошибки.
