За семь лет своего существования (с 1919 г. по 1925 г.) курсы «Выстрел» выпустили более 4000 командиров Красной армии. Из этого числа было выпущено 1287 командиров рот. Как подчёркивалось в журнале Курсов «Выстрел» № 2 за 1926 год, «это количество комрот способно было укомплектовать 140 стрелковых полков, или 47 стрелковых дивизий, или около 24 стрелковых корпусов».
Из общего числа выпущенных Курсами за этот период было выпущено 425 командиров батальонов, а также 505 «командиров полков, способных укомплектовать 168 стрелковых дивизий, или 84 стрелковых корпуса».
Кроме вышеперечисленных кадров, Курсы дали Красной армии большое количество другого командного состава: 569 пулемётчиков, 102 траншейников, 621 заведующих оружием, 121 связиста и 63 партработника. Свою собственную лепту внёс и Яков Александрович Слащёв.
* * *
За годы, проведённые в сгенах «Курсов», Яков Александрович многое успел передумать о пережитом. И хотя лет-то ему было не так уж и много, его опыт жизненный и военный были поистине колоссальны. Но самый главный вопрос, который он мог себе задавать в последнее время, вероятно, был одним из насущных.
«Был ли доволен он своей новой жизнью? — Подчёркивает в своей книге «Подземелья Лубянки» Александр Хинштейн. — Вопрос непраздный. Слащов и сам себе не мог на него ответить.
С Константинополем его не связывало, кажется, ничего. Единственным богатством, которым владел он там, у берегов Босфора, была свобода.
А что получил он взамен? Место преподавателя тактики на курсах красного комсостава. Комнатушку в лефортовском флигеле.
Но никакие испытания не в силах были сломать, изменить этого человека. Он остался в точности таким же, каким был и в Первую мировую, и в Гражданскую: упрямым, фанатичным, дерзким.
«Стремится уйти из школы в строй, — писали кадровики в одной из первых его аттестаций, — почему и чувствует себя свободно и независимо, мало интересуется пребыванием в стенах школы»».
Но этим планам не суждено было найти своё воплощение. Роль Слащёва в Советской стране была предначертана её властью. В другой роли он ей был не нужен. Увы!
2
После увольнения из Русской армии Врангеля Земский союз предоставил Якову Александровичу ферму под Константинополем, где он разводил индеек и прочую живность. Однако дело в сельском хозяйстве шло у него из рук вон плохо. Доходов генерал почти не имел и сильно бедствовал. При этом свою борьбу против Врангеля не прекращал ни на минуту. В этом и был весь Слащёв!
«Что произошло на «Корнилове», куда Кутепов возил мой рапорт, я не знаю, — со злостью говорил Яков Александрович своим собеседникам, — ибо никакого ответа я на него не получил, но не могу не отметить, что после подачи этого рапорта Шатилов отдал распоряжение об исключении из Армии всех генералов, не занимавших должностей, хотя бы эти генералы и желали остаться в Армии, и о перечислении их в разряд беженцев.
Я не знаю, много ли честных, исполнивших свой долг людей было выброшено таким образом на улицы Константинополя без крова, пищи и, по типичному беженскому выражению, «без пиастров», но я знаю, что я — Слащёв — отдавший Родине всё, отстоявший Крым в начале 1920 года с 3000 солдат от вторжения 30.000 полчищ красных, — я, заслуги которого увековечил своим приказом сам Врангель, добавивший, по просьбе населения, к моей фамилии наименование «Крымский», — я выброшен за борт.
Я говорю всё это не для того, чтобы хвастать своими заслугами, я намеренно подчёркиваю, что о них говорил не я, а сам Врангель, но я хочу сказать только, что если так поступал штаб со Слащёвым, то чего же ожидать от него рядовому офицеру или солдату?»
Фигура Слащёва, мало сказать, была популярна. Она снова стала занимать умы соотечественников и на чужбине. Да и не только соотечественников, и не только на чужбине..
Яков Александрович позже расскажет:
— Если говорить о предложениях, полученных мною от Антанты, то все они исходили только от Англии и Франции. Америка и Италия держались крайне лояльно и даже сочувственно к советской власти. Англия же предлагала… Конечно, только словесно, движение и поднятие восстания в районе Баталпашинск — Минеральные Воды — Пятигорск, чтобы отрезать от России и передать Англии нефтяной район. Разговоры представителей французов сводились к тому, что мне пора примириться с Врангелем и развить операцию на Крым и Украину. Эту точку зрения Франция настолько муссировала, что даже прислала ко мне представителей от Национального Украинского Комитета, возглавляемого Маркотуном, ко мне же были присланы приехавшие с Украины атаманы — я в организации этой угадал подставленных лиц (французов) и ушёл — моё место занял генерал Каледин. Таким образом, украинская авантюра временно провалилась. Но дело на этом не кончилось. Несмотря на то, что я жил в деревне, ко мне приехал сербский посланник, видимо, как нейтральное лицо, которого я никогда раньше не знал, и просил меня зайти к нему поужинать (это было в июне этого года, и им «случайно» был снят дом Энвер-паши в ста шагах от дома, где я жил). За ужином посланник заговорил со мной о Врангеле и что последний меня очень любит. Я ответил: «Не будем говорить об этом подлеце». Несмотря на это, через несколько дней Врангель приехал по делу сербского посланника, но мы не разговаривали. Потом Врангель приехал вторично, но мы не разговаривали… Нужно было поддержать Врангеля, которого они признали как Верховного правителя, и зачем-то нужно было марать меня с ним. Со стороны Англии я получал предложение от Генштаба капитана Уокера о поднятии восстания на Кавказе — я обещал ему разобрать этот вопрос и что о действиях моих он узнает…
Вспомнилось на чужбине и появление Шкуро. Андрей Григорьевич Шкура формировал армию под главенством Савинкова и, как рассказывал Слащёв, собирался высадиться на Кавказе и двигаться совместно с Польшей и со стороны Риги. Лично Якову Александровичу он предложил пост начальника штаба. Ответ Слащёва был уклончивым…
Ничего и не получилось, так как Андрей Григорьевич, проживая сначала в Югославии, а потом в Париже, работал простым наездником в цирке, а ещё снимался в немом кино. Его также встретил Александр Вертинский в Ницце, описав это достаточно красочно и увлекательно:
«…Однажды в Ницце ко мне подошёл во время работы невысокого роста человек, одетый в турецкий костюм и чалму (снималась картина «Тысяча и одна ночь»).
— Узнаёте меня? — спросил он.
Если бы это был даже мой родной брат, то, конечно, в таком наряде я бы всё равно его не узнал.
— Нет, простите.
— Я Шкуро. Генерал Шкуро. Помните?..
(…) Экзотический грим восточного вельможи скрывал выражение моего лица.
— Надо уметь проигрывать тоже!.. — точно оправдываясь, протянул он, глядя куда-то в пространство.
Свисток режиссёра прервал наш разговор. Я резко повернулся и пошёл на «плато». Белым мёртвым светом вспыхнули осветительные лампы, почти невиданные при свете солнца… Смуглые рабы уже несли меня на носилках.
