Сейчас о факте той боевой работы легко рассказывать, а представьте ситуацию тогда, скажем, в дивизии Меньшикова. Лётчики не подготовлены — жди аварию или катастрофу, ракет нет, их доставка со складов, подвеска на самолёты в ускоренном режиме — тоже нервотрепка. Думал ли комдив, что истребители будут действовать в "поле зрения" чужого КП? Должен был, конечно, позаботиться об этом, да и КП армии обязан был это предусмотреть. Но обстановка-то запуталась при наведении истребителей на У-2 не от того, что комдиву Шилову поздно сообщили об использовании Су-9, как об этом написано в документе. Впрочем, расскажу подробнее.
Итак, я настоял на взлёте. Старший лейтенант Куделя и капитан Дорошенко устремились в район полёта самолёта-нарушителя. Вначале их "вёл" свой командный пункт, но возможность радиотехнических средств ограничена. Чуть позже по моей команде истребителей "взял" КП дивизии Шилова. Взять-то взял, а вот что с ними делать, не знал. Скоростных высотных истребителей Су-9 в дивизии не было, и режим полётов этих самолётов, понятно, боевому расчёту КП был неизвестен.
Думаю, если даже У-2 прошёл неподалёку от части, где дислоцировались Су-9, то их не смог бы навести и "родной" КП по причине отсутствия должного опыта. (Когда У-2 ушёл за границу и нагрянули комиссии из Москвы, в Туркестанском военном округе проводился эксперимент по перехвату цели, идентичной самолёту-шпиону. Прибывший в округ из центра подготовки лётчиков опытный пилот в тех условиях не смог осуществить перехват. — О.С.). Кроме того, что опыт был крошечный, он ещё был и, как говорится, с кислинкой. Освоение Су-9 проходило сложно, сверху поступали ограничения по скоростному режиму, по форсажному, по другим параметрам. Лётчики к 9 апреля выше 12 000 метров не поднимались, значит, и навыки у специалистов КП соответствующие.
Но если всё-таки на КП у Меньшикова были наработаны хоть какие-то приёмы по управлению высотными истребителями, то у Шилова о них просто представления, даже малейшего, не имели. Поэтому вылетевший первым старший лейтенант Куделя и не был наведён на цель.
И потом, между дивизиями, разбросанными на просторах советской Средней Азии, на тот момент отсутствовала связь. Она осуществлялась через КП армии. Я держу две телефонные трубки, консультируюсь у Меньшикова и, по сути, управляю истребителем — в воздухе остался один капитан Дорошенко. Рассказываю Шилову: на такой-то высоте разгони истребитель до 1,7 (до превышения скорости звука в 1,7 раза. — О.С.), потом включай форсаж, совершай прыжок вверх. Не знаю, как сложилась судьба капитана Дорошенко, но показал он себя тогда блестяще.
Во-первых, он единственный на 17 500 метрах обнаружил У-2 — тот шёл на три тысячи метров выше. И, во-вторых, сумел выйти на высоту нарушителя госграницы. Дорошенко передал, что видит цель чуть выше и следом: падаю. Удержать Су-9 без соответствующей подготовки на 20 тысячах метров ему оказалось не под силу.
Пока мы, как говорится, проводили «тренировочные» полёты, У-2 всё далее и далее уходил к границе. Вскоре комдив Шилов передаёт мне, что лётчик Дорошенко в районе границы — топливо на исходе. Я Шилову: поднимай МиГ-17 и выводи Дорошенко на близлежащий аэродром. Тут следует звонок нашего главкома маршала авиации Константина Вершинина. Докладываю ему: подвёл Су-9 к нарушителю, но У-2 уже в районе границы. Вершинин сразу же даёт команду: пусть атакует и катапультируется. Я возразил: вдруг упадёт не на нашу территорию, самолёт в районе границы. Комдив Шилов в это время поднял пару МиГов, а они вывели Су-9 на аэродром. Садился Дорошенко практически без топлива, но успешно приземлил истребитель (1 мая, когда летел Пауэре, мы все жалели, что капитан Дорошенко отправился за самолётами в Новосибирск и не мог принять участия в атаке на него). А на КП опять звонок от Вершинина: катапультировался лётчик или нет? Я почувствовал: главком желает, чтобы лётчик непременно катапультировался. Для меня его стремление так и осталось загадкой…»
В 1967 г. генерал-майор авиации Ковачевич принимает предложение возглавить кафедру управления войсками в родной Военно-воздушной академии имени Ю.А. Гагарина и переезжает в Монино уже навсегда, где передаёт свой боевой опыт и опыт управления молодым слушателям — командным кадрам ВВС.
А в 1974 г. его назначают заместителем начальника академии и присваивают очередное воинское звание генерал-лейтенант авиации.
До выхода в отставку в 1987 г. Аркадий Фёдорович всего без остатка отдавал себя организации учебно-воспитательной и научной работы, совершенствованию учебной и лабораторной базы академии.
Неудивительно, что после выхода на пенсию генерал-лейтенант авиации Ковачевич посвятил себя активной общественной работе. В 1995 г. он возглавил военно-патриотический клуб «Авиатор», бессменным председателем которого является до сих пор. Он постоянно встречается с общественностью и молодёжью.
За свои боевые и служебные заслуги Аркадий Фёдорович был награждён орденом Ленина (1 мая 1943 г.) и медалью «Золотая Звезда», орденом Октябрьской Революции (27 декабря 1982 г.), тремя орденами Красного Знамени (31 июля 1942 г., 26 августа 1943 г., 21 мая 1944 г.), орденом Отечественной войны 1 степени (6 апреля 1985 г.), двумя орденами Красной Звезды (28 октября 1941 г., 3 ноября 1953 г), орденом «За службу Родине в ВС СССР» 3 степени (22 февраля 1977 г.) и множеством медалей, среди которых самыми дорогими для него являются: «За оборону Сталинграда» и «За оборону Москвы».
Также высоко была оценена и общественная деятельность генерал-лейтенанта авиации Ковачевича. В 1999 г. по представлению Совета ветеранов и Совета депутатов посёлка Монино он был удостоен звания «Почётный гражданин Щёлковского района», а в 2004 г. ему было присвоено почётное звание «Почётный гражданин Московской области».
Про свои награды Аркадий Фёдорович говорит с юмором, как он это всегда умеет делать, что у него их девять килограммов. Но не они красят Ковачевича, а скорее всего он их. Ведь таких людей среди нас, поверьте, очень и очень мало.
В Красную книгу бы их заносить, чтобы беречь как-то особенно. Да, к сожалению, нет ещё такой. И остаётся только низко-низко склониться перед этим Человеком с большой буквы, бесспорно замечательным и великим своими подвигами в небе войны и своими делами на мирной земле. Ибо его жизнь действительно может быть самым лучшим примером служения своему Отечеству для всех последующих поколений.
В один из дней 2007 г. Аркадий Фёдорович одевался, и в одно мгновение у него пропало зрение. Операции в военном госпитале уже не смогли помочь. И тогда он весьма быстро перестроился, абсолютно справившись с этим недугом. Возможно, помог ему в этом опыт лётчика-истребителя. Я лично видел, как он набирает по памяти номер телефона, как встречает и провожает гостей. Но чаще он слушает радио и отвечает на многочисленные телефонные звонки. «На приёме», — привычно говорит сталинский сокол в трубку старенького аппарата.
3 мая 2009 г. Аркадию Фёдоровичу исполнилось 90 лет. Он перенёс инсульт, а за один день до 9 мая немного охрип. Но даже и после этого он ещё пытался проводить меня, и я с трудом уговорил его не беспокоиться. Несмотря на физическое недомогание в таком возрасте, Аркадий Фёдорович всё так же бодр и по-прежнему полон оптимизма. Мне даже показалось, что его девяносто можно считать ещё одной победой над асами люфтваффе. И в этом действительно есть что-то мистическое.
