Другое открытие сделал я сам. Заключалось оно в том, что процесс обучения можно было сократить буквально до нескольких недель и упростить. Я встречал некоторых лётчиков, которые как-то ухитрились научиться летать на боевых машинах, минуя всякие предварительные и промежуточные. Процесс обучения растягивался в авиационных школах не из-за человеческих возможностей, а из-за недостатка машин и горючего, а также из-за соображений создания резерва лётчиков».
О том, как Александр Александрович Зиновьев стал лётчиком-штурмовиком, он с особой теплотой напишет в своих мемуарах: «Я летал на различных типах самолётов, уже к тому времени устаревших. В конце концов, стал лётчиком на штурмовике Ил-2. Это была машина замечательная. Скорость её, правда, была незначительная — немногим более четырёхсот километров в час. Зато она имела мощное вооружение, была бронированной в самых нужных местах, имела очень высокую степень выживаемости. Машина была предназначена специально для борьбы с танками, для бомбёжки мостов, железнодорожных узлов и вообще для уничтожения небольших объектов, когда требовалось точное попадание бомб. Очень скоро Илы стали грозой для немцев. Они их прозвали "чёрной смертью". Илы сбивались истребителями, зенитным огнём и даже из танков. Средняя продолжительность жизни лётчиков на фронте была менее десяти боевых вылетов. В наших наземных частях их называли смертниками. И несмотря на это, Илы сыграли огромную роль в войне».
В Центральном архиве Министерства обороны мне удалось разыскать единственный наградной лист на Зиновьева Александра Александровича, гвардии младшего лейтенанта, лётчика 110-го гвардейского штурмового авиационного Висленского полка.
В нём говорится: «За период боевых действий на 1-м Украинском фронте произвёл 12 успешных штурмовых боевых вылетов на самолёте Ил-2 с боевым налётом 11 часов 56 минут.
В боях с немецко-фашистскими оккупантами показал себя ответственным и отважным лётчиком-штурмовиком. Лично за 12 боевых вылетов тов. Зиновьев уничтожил: 4 автомашины с войсками и грузом, подавил огонь 1 батареи, зенитной артиллерии. Разрушил 8 домов, создал 5 очагов пожара, расстрелял из пушек и пулемётов 25 гитлеровцев.
31.3.45 г. в группе 6 самолётов Ил-2 летал на штурмовку окружённых войск противника в городе крепости Гюгау. Лично сделал 6 заходов, уничтожив при этом 7 солдат, разрушил 2 дома, создал 3 очага пожара.
20.4.45 г. в группе 16 самолётов Ил-2 летал на штурмовку автомашин и живой силы в район Диссенхен. Задание было выполнено отлично. Группой уничтожено: 12 автомашин с войсками и грузом, взорвано 2 склада с боеприпасами, создано 2 больших взрыва, уничтожена батарея зенитной артиллерии, расстреляно из пушек и пулемётов 100 солдат и офицеров. Группа получила благодарность от командира 120 стрелкового корпуса.
24.4.45 г. в группе 6 самолётов Ил-2 трижды летал на штурмовку автомашин и живой силы в район Пейту. При каждом вылете лично производил 3 — 4 захода, всего уничтожив: 2 автомашины с войсками и грузом, разрушил 4 дома, создал 1 очаг пожара, расстрелял из пушек и пулемётов 10 гитлеровцев.
Эффективность боевых вылетов подтверждалась: фотографированием, истребителями прикрытия, экипажами совместно выполнявшими боевые задания.
За совершение 12 успешных штурмовых боевых вылетов по разгрому и уничтожению немецко-фашистских оккупантов, проявленные при этом мужество и отвагу, в соответствии с приказом НКО СССР № 294 от 8.9.1943 года достоин правительственной награды — орденом Красной Звезды.
Командир 110 Гвардейского Штурмового Авиационного Висленского полка гв. подполковник Зубанёв.
27 апреля 1945 г….»
* * *
В отличие от Зиновьева другой лётчик-штурмовик, Тимофей Сергеевич Лядский, на самолёте Ил-2 за три года войны выполнил 185 боевых вылетов, из них 89 раз водил на задания группы, в общей сложности 445 лётчиков. Предваряя свои дневниковые записи небольшим комментарием, он весьма интересно пишет о специфике этого рода авиации и этого типа самолёта в боевых условиях.
«Для Ил-2 это много. Редко выпадали полёты, чтобы немцы не обстреливали нас: зенитной артиллерией, стрелковым оружием различного калибра… Ведь во время атаки целей мы снижались до высоты 5 — 10 метров. Истребительной авиацией противника не был сбит ни один из лётчиков, которых я водил в бой.
Лётчиков, воевавших на штурмовиках, можно было разделить на несколько категорий. Прежде всего — храбрые, честные воины…
Чего греха таить, были лётчики, которые боялись летать на боевые задания. Некоторые умело скрывали свой страх. Я, как и большинство моих товарищей, не был безрассудно-бесстрашным, но в сложной обстановке соображал неплохо. Неоднократно спасал своих подопечных от немецких истребителей. Однажды после посадки на рулении у моего самолёта отвалился фюзеляж. Хорошо, что не в воздухе. Подо Ржевом меня подбил Me-109… Чудом уцелел. Сел в поле на фюзеляж. При полёте в район Великих Лук, ст. Чернозём, лопнул выхлопной клапан мотора, тоже был вынужден сесть в поле. В этом полёте сбили два наших самолёта.
Большие потери лётного состава во многом объяснялись неумелым руководством старших командиров (от командира полка и выше). Сами не летали, но награды получали регулярно. После гибели лётного состава они даже не делали разбора полётов, не анализировали причины неудач. Во время выполнения одного боевого задания погибли 18 человек — и никакого анализа причин. Были у нас такие "лётчики", которых близко к самолёту нельзя было подпускать. Но это мы поняли потом, спустя годы…»
Ещё один лётчик-штурмовик, Павел Филиппович Бабыкин, про первый боевой вылет на Ил-2 рассказывает так: «Мы полетели, шли примерно на высоте 1000 метров, ниже нам не разрешили, и сразу за линией фронта сбросили бомбы, где попало. Действительно, все вернулись, ни одного выстрела не видели. Вот это первый вылет был».
Только на пятом вылете, по его наблюдениям, он «стал смотреть, куда и что». И только с 6 — 8 вылета они начинали «различать многое на земле, а потом это уже само собой как-то делается».
Его сбивали три раза, и три раза он садился. «Первый раз на шестом вылете, на высоте 1200 метров. Если бы меня на малой высоте подбили, я бы погиб, но и так пришлось садиться на лес. Самолёт рубил еловый строевой лес, и где-то на высоте 7 — 8 метров остановился и завис. Пехотинцы нам подали верёвку, по которой мы спустились, а потом специальная эвакуационная бригада снимала самолёт, спиливали понемногу деревья, пока он не опустился на землю, на колёса. После прорубили просеку к ближайшей лесной дороге и погрузили Ил-2 в ЗИС. Я, как командир самолёта, получил справку о том, в каких условиях садился самолёт, о повреждениях. После нас со стрелком доставили в ремонтные мастерские, где, сдав самолёт, получил ещё одну справку, о сдаче самолёта, после чего отправился в полк.
Второй раз меня сбили на шестнадцатом вылете. Я садился на трёхсотметровой нейтральной полосе. Мы со стрелком вылезли и в воронку, перестрелка между нашими и немцами была очень большая, бой вели до самой темноты. Ночью наши солдаты нас вытащили. Когда третий раз меня подбили на 26 вылете, в самолёт попал осколок какого-то снаряда, и через патрубок рикошетировал и пробил столитровый маслобак, который находился перед лётчиком за приборной доской. Масло всегда кипит, циркуляция из мотора в бак и обратно. Я когда садился в самолёт, никогда не брал с собой очки, но они всё время были у механика. Тревога. Я прибегаю, сажусь в самолёт, а механик мне на шлемофон очки, я ему говорю: "Перестань", а он: "Командир, не положено, положено с очками летать". И когда это случилось в полёте, масло кипящее как пошло на меня, я очки надвинул, и глаза закрыл. Производил посадку в поле на колёса, масло по очкам течёт, как мотор выключил, давление упало, масло перестало бить. У меня вся открытая часть лица была обварена этим кипящим маслом…»
