На рассвете, обходя расположение наших пехотных частей, мы вернулись к своей бригаде. Ввиду того что некоторая часть железнодорожных служащих, в особенности телеграфа и телефона, сочувствовала Антонову, было решено вести операцию в строгой тайне и никому никаких сводок и донесений не высылать. О моем плане, кроме командующего армией Тухачевского и особоуполномоченного ВЧК, никто не знал. Мы вели себя осторожно и осмотрительно. О движении нашей бригады не знали и наши пехотные части.
Днем мной был созван командный и политический состав всей бригады, было приказано уничтожить все значки и спрятать знамена, 1-му полку нашить красные лампасы, а 2-й полк одеть в бараньи шапки и папахи. О присутствии среди нас пленного начальника штаба антоновских войск Эктова никто не знал. Он спокойно расхаживал по расположению полков, на поясе у него висел незаряженный наган. Около него, не отходя ни на шаг, всегда находилось пять чекистов.
Ночью 19 июля моя бригада в полном составе без артиллерии, но с пулеметами выступила из своего расположения. За селом она была построена, и я сообщил о том, что с этого момента она, бригада Котовского, становится «кубанско-донским повстанческим отрядом», который прорвался в Тамбовскую губернию для соединения с бандами Антонова.
В своей речи я дал указание, как надо вести себя бойцам бригады в том селе, в котором должна была произойти наша встреча.
На рассвете, 20 июля, мы прибыли в село, находившееся в пяти верстах от того леса, в котором скрывалась банда Ивана Матюхина. Село мы оцепили заставами и никого из него не выпускали. С нашими пехотными частями, которые стояли в семи верстах от села, мы, ради сохранения строгой тайны, в связь не вошли.
В селе на явочной квартире бандитов нам удалось установить, что часа за два до нашего прибытия в селе находился сам командир 4-й бандитской группы Иван Матюхин, который оставил мне письмо.
Мы старались скорей получить это письмо, но оказалось, что оно находилось у четырех отборных бандитов, которые не доверяли нам и скрывались в глубокой лощине за селом. Пришлось затратить целый день на переговоры через особых посланцев, чтобы убедить их, что мы свои.
К 5 часам вечера бандиты согласились встретиться, но потребовали, чтобы я, войсковой старшина Фролов, выехал к ним только с бывшим начальником штаба антоновских войск Эктовым, и предупреждали, что, если нас явится больше, они письма не дадут и уйдут от нас в лес.
Эктов был освобожден из-под охраны чекистов и посажен на самую скверную в бригаде лошадь. Выехав с ним в поле, я сказал ему, что всякая попытка к бегству или разоблачение меня грозит ему немедленным расстрелом.
Верстах в двух-трех от села к нам подъехали четыре здоровенных, вооруженных до зубов бандита. Как потом выяснилось, это были командиры бандитских дивизионов.
Пожимая нам руки, они вручили нам письмо своего командира Ивана Матюхина и поехали вместе с нами в село, в котором разместилась моя бригада. Пропуск у нас был бандитский. В тот день пропуск был «Киев Корсунь».
Въехали в село, вошли в явочный бандитский дом богатого кулака, имевшего две паровые мельницы. Я распечатал письмо. Из него выяснилось, что Иван Матюхин приглашает нас пожаловать для соединения в лес, считая для себя небезопасным вылезать из него.
Исходя из того что каждая лесная тропинка известна бандитам, я понял, что матюхинская банда, в случае нашей атаки на нее, уйдет от нас, и боевая задача нашей бригадой не будет выполнена. Поэтому я решил обратиться к Ивану Матюхину с новым письмом. В этом письме я писал, что его боязнь выйти из леса я считаю трусостью и что мне со своим отрядом, имеющим пулеметы на тачанках и большой обоз, трудно будет двигаться лесом. Я настаивал на прибытии Матюхина со своей группой этой же ночью в село, откуда мы и начнем совместные действия против красных частей. Письмо это было подписано мною и Эктовым и отослано Матюхину с комиссаром одного из наших полков Захаровым, командиром взвода Симоновым и одним из четырех бандитов, передавших мне письмо от Матюхина.
Когда наши посланцы отправились, оставшиеся три бандита захотели ознакомиться с состоянием нашей кавбригады. В этом им нельзя было отказать, и мы пошли к бойцам. От осмотра бандиты пришли в удивление и восторг. Они возбужденно и с некоторой завистью говорили, что все наши бойцы по своей выправке, молодцеватости и геройскому виду больше похожи на офицеров, чем на солдат. После этого осмотра мы вернулись в штаб моей кавбригады. На столе за это время появился самогон, жареные куры и баранина. У бандитов от самогона развязались языки, и они стали хвастаться тем, как расправляются антоновцы с красными. Захлебываясь от пьяного восторга и наслаждения, они говорили, что пленных красноармейцев, которые попадаются им, они не рубят и не расстреливают, а выкручивают им головы. Они хвалились тем, что их командир Иван Матюхин славится своей свирепостью, что у них нет пощады и что каждого красноармейца ждет мучительная смерть. В своей пьяной беседе они стали называть нам свои явки, места, откуда получают оружие, подковы и все, что необходимо для вооруженной борьбы. Мы сидели, разговаривали и все наматывали себе на ус.
Вместе с нами был и Эктов, он, бедный, больше молчал. Не раз бывшие с нами мои командиры брались за шашку, чтобы отрубить бандитские головы, но железная дисциплина, сознание предстоящей работы и необходимость решения нашей боевой задачи сдерживали их, отдаляли от бандитов справедливую кару.
Уже 12 часов ночи, а наши посланцы еще не вернулись из своей опасной поездки. Беспокоюсь и за выдержку своих бойцов. Нужно быть очень осторожным и выдержанным, чтобы каким-нибудь случайным словом не выдать себя. Но все бойцы, как один, держат себя в руках. Нет слова «товарищ», есть слово «станичник», нет ни одного движения и взгляда, в котором можно было бы не только разоблачить, но даже заподозрить красного бойца.
В три часа ночи наши посланцы вернулись с ответом Ивана Матюхина. В нем сообщалось, что 14-й и 16-й полки во главе с командованием и «политотделом» под командой самого Ивана Матюхина стоят от села в двух верстах и что Матюхин, желая убедиться в нас, требует, чтобы я явился к нему для личных переговоров только с Эктовым.
Стоило Эктову или открыто заявить, что я Котовский, или сделать даже одно только предупреждающее об опасности движение, и я мог быть схвачен и убит, но выхода не было, начатое дело надо было доводить до конца, хотя бы и ценой своей жизни.
Я оседлал своего испытанного Орлика и поехал к Ивану Матюхину с Эктовым и двумя товарищами, отвозившими мое второе письмо.
Выехав из села, я сказал Эктову, что я трезво учитываю положение, вероятным выходом из которого считаю смерть, отдаю отчет в своих действиях и на безумный шаг иду сознательно. Вместе с тем я заявил ему, что при первой же попытке предательства он будет мною немедленно убит. Дальше я ему сказал, что в тот момент, когда мы будем подъезжать к бандитам, он не должен отрываться от меня ни на одну секунду и я должен чувствовать его стремя своим, иначе его ждет немедленная смерть.
…Из темноты выскочила группа всадников, около 50 человек, они окружили нас и стали радостно пожимать руку Эктову. Едем дальше вместе. Впереди видим большую группу всадников, вытянутую колонной по шесть.
