Но, как известно. Георгий Константинович всегда пренебрегал реальной обстановкой. Судя по всему, он жил одними эмоциями.
Для оказания помощи 33-й армии сил было выделено мало, а вооружение отряда не обеспечивало прорыв обороны врага.
К слову, всего за два с половиной месяца боев (с 2 февраля 1942 г.) 33-я армия уничтожила 8700 солдат и офицеров противника, 24 танка, 29 орудий и т.д.
Безвозвратные потери армии за это же время составили более 8 тысяч человек, в том числе около 6 тысяч во время выхода из окружения. К своим прорвались всего 889 человек. Генерал-лейтенант М.Г. Ефремов, получивший третье ранение — застрелился. Немцы похоронили его с почестями 19 апреля 1942 г.
«Сражайтесь за Германию так же доблестно, как сражался за Россию генерал Ефремов», — сказал в этот день своим солдатам немецкий генерал.
Сразу же после войны сам Сталин приказал поставить первый монументальный памятник именно М. Ефремову. И в 1946 г. в разрушенной Вязьме был установлен памятник работы скульпторa E. Вучетича. Видимо, и себя Сталин считал виноватым в трагедии 33-й армии и ее командующего.
Зато Жуков тут же, по свежим следам бросился искать крайнего... В неотправленном им документе самому Ефремову говорилось: «... Как показало следствие, никто, кроме командующего 33-й армией, не виноват в том, что его коммуникации противник перерезал. Жуков».
И тут необходимо отметить следующий факт. Не исключено, что у Жукова к Ефремову была личная неприязнь. Ведь 28 января 1942 г. Георгий Константинович подписал боевую характеристику на генерал-лейтенанта Ефремова, с которой и «в тюрьму не возьмут». И это через двадцать с лишним дней после последнего награждения его орденом Красного Знамени за ликвидацию Наро-Фоминского прорыва немцев и последующие успешные действия. Вот ее текст: «Генерал-лейтенант Ефремов Михаил Григорьевич командует 33-й армией с конца октября 1941 г. Оперативный кругозор крайне ограничен. Во всех проведенных армией операциях неизменно нуждался в постоянном жестком руководстве со стороны командования фронтом, включительно тактического применения отдельных дивизий и расположения командного пункта армии. Приказы выполняются не в срок и не точно. Приходится все время подстегивать, за что имеет выговор в приказе. Должности командующего армией не вполне соответствует. Целесообразно назначить командующим войсками внутреннего округа.
Командующий войсками Запфронта
Генерал армии Жуков
Член Военного Совета Западного фронта
Хохлов...».
И это писал «народный маршал», про которого однажды генерал П.А. Белов, прочитав его телеграмму, устало сказал: «До чего же жестокий и бездушный человек!»
Комиссар штаба группы войск Белова полковник Лобашевский после войны на вопрос «дать свое мнение о документах фронта, которые проходили через его руки и об отношении с командующим фронтом», отвечал: «Все важные документы, как правило, подписывались Жуковым и Булганиным. Честно скажу, что почти во всех документах красной нитью проходило беспощадие Жукова, оно было направлено в первую очередь на ограничение прав и инициативы Белова. Именно сковывание инициативы Белова, жестокость и грубость Жукова, доходящая до оскорбления личности, вот в чем его главная ошибка. Ошибка, которая не могла не отразиться на боевых действиях нашей Группы...»
Как известно, маршал Жуков из военного образования имел лишь: кавалерийские курсы (1920 г.), высшую кавалерийскую школу (1925 г.) и курсы высшего начсостава (1930 г.). В общем, одни «пулеметные курсы»!
Поднявшись по служебной лестнице слишком высоко вверх, он не считал это своим недостатком и нередко унижал тех, кто в отличие от него учился в академиях.
Тем не менее, видимо, ему, как раз таки и не хватало академического образования, не считая элементарной культуры и воспитанности.
«Иметь жезл маршала в руках — еще не значит быть полководцем», — сказано в одной из книг О. Бальзака.
Маршал авиации Голованов считал, что «полководцем следует..., называть человека, который своим искусством, своим военным талантом, своим дарованием одерживал победы над врагом не числом, а умением, как говорил Суворов». «Надо полагать, — продолжал он, — что относить к полководцам мы можем лиц, которые командуют в современных условиях объединениями, то есть армиями и более высокими организациями войск. Но вот вопрос, может ли каждый, командуя, скажем, армией, называться полководцем. Мне думается, что считаться полководцем по занимаемой им должности он может, а вот являться — это зависит от его способностей...»
И действительно военачальников в годы войны было с избытком, но вот умело воевали, а значит, командовали и берегли людей — единицы!
Однажды в кавалерийский корпус генерала Белова приехал заместитель Жукова генерал Г.Ф. Захаров. Ростом ниже среднего, широкое угрюмое лицо. Когда он слушал доклад, то пальцы на его руках и коленки дрожали. Для тех, кто не умел кривить душой, у него всегда был заготовлен трофейный пистолет «вальтер». Махая перед лицом «нерадивого» офицера его дулом, генерал Захаров сразу же потел, а его глаза вылезали из орбит и ничего не видели. Он любил угрожать расстрелом, но зато был труслив на передовой.
Начальник разведки 1-го Гвардейского кавалерийского корпуса полковник А.К. Кононенко, внимательно присмотревшись к этому «военачальнику», прекрасно «понял, какой страшной злобой заполнено было все его существо, как дико ненавидел он людей. Злоба туманила его и так не весьма ясный рассудок». В старой записной книжке начальника разведки о Захарове было написано: «... он так обильно и плотно заполнен злобой, что никакие другие качества уже не могут в нем вместиться. Слава ко многим генералам приходит через горы трупов. Их славе всегда сопутствует смерть. Еще не было случая, чтобы генерал отказался от вручаемой награды из-за того, что его заслуга стоила в сотни раз больше жизней и крови, чем могла стоить. У меня всегда вызывало недоумение, как можно таким людям, как Захаров и ему подобные, доверять и подчинять войска?»
Был и другой генерал — командующий, «который, проезжая по ремонтируемой саперами дороге, обратился к своему адъютанту: “Почему меня не приветствуют мои войска?”
Адъютант был весьма расторопен и ответил: “Товарищ командующий, идет дождь, и верх у нашей машины поднят. Вас не видят, поэтому и не приветствуют”. “Остановите машину и опустите верх”. Приказание было исполнено, но ни один солдат не обратил внимания на едущих в машинах... У них была своя работа и разглядывать — кто в машинах, да еще узнавать своего командующего, которого они сроду в глаза не видели, времени не было. Так и пришлось генералу промокнуть, не достигнув желаемого».
В январе 42-го, в разгар подготовки операции в штаб 16-й к Рокоссовскому приехал заместитель командующего фронтом генерал-полковник Ф.И. Кузнецов. Приехал, что называется, не с пустыми руками, а с целой машинисткой. И расположился аккурат в одном из домов. Константин Константинович вспоминал: «Он вызвал меня к себе. Выслушав мой доклад, в повышенном тоне заявил, что все мероприятия никуда не годятся. Дескать, вместо того чтобы усиливать равномерно всю занимаемую нами полосу, мы, стягивая к Сухиничам силы, ослабляем другие участки, давая возможность этим воспользоваться противнику. С ним я не мог никак согласиться и счел своим долгом доложить о том командующему фронтом по телеграфу. Тот мое решение одобрил, а Кузнецову приказал выехать в 61-ю армию.
