…Юрий Владимирович Владимиров свой первый лагерь описал более подробно, чем это сделали другие: «Территория лагеря, куда нас немцы пригнали, по-видимому, раньше была местом расположения кавалерийской части Красной армии, но, может быть, и коневодческой фермы. На ее территории располагались длинные деревянные конюшни с кормушками для лошадей, изготовленными из очень толстых бревен…
Основная — не застроенная — часть территории представляла собой широкий луг, на котором вынуждены были устроить себе пристанище пленные. Некоторые отрывали себе ямы, чтобы прятаться в них от солнца и дождя.
Лагерь имел несколько больших и малых блоков, и в их числе — отделение для военнопленных из младшего и старшего командного состава Красной армии, отделение медсанчасти для больных и раненых пленных. По истечении нескольких суток пленных угоняли или отвозили на грузовиках и поездами в другие места. Очень многих отправляли на Украину для особо тяжелых работ, в частности, на строительство военных укреплений, на восстановление металлургических и горнорудных предприятий, на реконструкцию железнодорожных путей, чтобы по ним могли двигаться немецкие поезда. Однако подавляющую массу пленных немцы все же везли в Германию.
…На территории лагеря я нашел себе место в конюшне на деревянном полу, почти под самой кормушкой. 30 мая нас всех подняли в 6 часов утра громкими криками “Подъем”. Мы увидели несколько высоких и здоровых мужчин средних лет в советском военном обмундировании, но без петлиц и в начищенных до блеска хромовых сапогах. На левом рукаве у них была белая повязка с черной надписью немецкими буквами “Полиция”, а в правой руке они держали палку, напоминающую дубинку. Это были полицаи из бывших военнопленных! или гражданских лиц, перешедшие на службу к немцам.
Полицаи заявили, что те, кто в состоянии работать, может отправиться с ними, чтобы получить завтрак и уйти в город на работу. Но на какую работу, не сказали. Очень многие пленные, сильно оголодавшие в последние дни, сразу же согласились. Оставшиеся в лагере выстроились в очередь у кухни. Я увидел, как стоявший близко ко мне пленный, вытаскивая котелок из своего вещевого мешка, обнажил в нем пустую металлическую банку из-под консервов. Поскольку у меня не было котелка, я попросил его отдать мне эту банку. Но он сказал, что так просто ее не отдаст, а вот если бы у меня нашлось для него курево, то согласился бы. И тут я вспомнил о припрятанной немецкой сигарете и предложил товарищу эту “диковину”…
И как раз в этот момент мне удалось подсмотреть у одного пленного, что же за еду нам дают. К моему изумлению, это была опять баланда из подсолнуховой макухи. Я понял, что эту пищу мой больной желудок не выдержит, и возвратился в конюшню. Не выдержали долгого стояния в очереди за баландой и многие другие пленные — вернулись без нее на свои места. Почти никто не сумел даже напиться воды возле кухни: полицаи всех отгоняли. Оказалось, что эту баланду выдавали на весь день. Меня невыносимо мучила жажда. К счастью, на дне кормушки я обнаружил буровато-желтую воду, оставшуюся, вероятно, еще со времени последнего кормления лошадей. Я сунул голову в кормушку, но в этот момент пожилой пленный, находившийся поблизости, быстро стащил меня вниз, крикнув: “Ты что, рехнулся? Неужели собираешься пить лошадиную мочу? Вот возьми мою флягу!” Я сделал несколько глотков, но жажда все равно сохранилась. Тогда я решил собрать на лугу конский щавель и гусиную лапку. Набрав несколько горстей, я съел все, как это делал в детстве…»
…Брат Сергея Владимировича Михалкова Михаил, попав в длинную колонну военнопленных в конце октября 41-го, перейдя через Днепр по временному мосту, наспех наведенному немцами, под окрики охраны, вместе с пятью тысячами таких невольников, как сам, оказался у Кировограда…
Спустя десятилетия он напишет: «…И вот мы у Кировограда. Людей, даже не обыскивая, загоняли в зоны, обнесенные колючей проволокой. Таких зон, как мне показалось, были десятки. В них томились, как я узнал позже, более пятидесяти тысяч советских граждан, ставших невольниками.
В зоне, куда я попал, большинство составляли военнопленные. Проволока шла в три ряда и прочно окольцовывала наш участок. Участки плотно прижаты один к другому, и так на несколько километров.
По коридорам между зонами ходили немцы с овчарками. У ворот каждой зоны — несколько автоматчиков. День и ночь люди находились на голой земле под открытым небом…
Проснувшись утром, я увидел, что немцы вызывают и уводят из зоны “евреев и комиссаров”. Днем нас сгруппировали по сотням и вывели “на обед”. Мы миновали множество зон и очутились на большом армейском полигоне, оцепленном колючей проволокой. Более тридцати котлов, из которых валил пар, стояли в ряд. Колонны по четыре человека в шеренге подходили к котлам и получали баланду: немытые кишки и всякая требуха до кипячения не доводилась — делалось это специально для того, чтобы после такого “обеда” люди страдали поносами и дизентерией. (Я видел этих несчастных, корчившихся в предсмертных муках от диких болей в желудке.) Каждый получал один черпак баланды. Кто подставлял котелок, кто — миску, кто — тарелку. Я подставил кепку.
На четверых давали один круг жмыха, но разделить его на части было просто невозможно, так крепко он был спрессован.
Отойдя на некоторое расстояние от котлов, я быстро покончил с баландой и ждал свою порцию жмыха. Вдруг слышу крики, шум, немецкую брань… Смотрю, около одного из котлов — свалка, видимо, поссорились из-за жмыха или баланды. Автоматчики шарахнули по этой куче несколькими длинными очередями. Люди бросились врассыпную. Убитые остались лежать на земле…»
Как видим, одна из главных проблем плена заключалась в питании, ибо в немецком плену считать его таковым даже при большой натяжке невозможно.
8 октября 1941 года Верховное командование сухопутных сил подготовило документ о норме питания советских военнопленных, если это вообще можно назвать нормой:
«При использовании на работах (в лагере военнопленных и вне его) в рабочей команде, включая сельское хозяйство (на 28 дней): хлеба — 9 кг, мяса — 800 г, жиры — 250 г., сахар — 900 г.
Для несоветских пленных: хлеба — 100, мяса — 50, жиры — 50 (в среднем), сахар — 100.
В лагерях военнопленных, но на менее значительных работах:
хлеба — 6 кг (66%), мяса — 0 (0%), жиры — 440 г (42%), сахар — 600 г (66%).
Примечание: Если снижается норма для несоветских военнопленных, то соответственно снижается норма и для советских военнопленных.
Для восстановления работоспособности.
Если состояние питания в лагерях военнопленных, поступивших в лагеря в районе оперативных действий, требует, по мнению лазаретного врача, для восстановления работоспособности и предотвращения эпидемий добавочного питания, то каждому выдается на 6 недель:
до 50 г — трески в неделю,
до 100 г — искусственного меда в неделю,
до 3500 г — картофеля.
В конце следующего месяца (24 ноября 1941 г.) в Берлине, в министерстве снабжения, прошло совещание по проблеме питания советских военнопленных и гражданских рабочих. На нем, в частности, говорилось о том, что «Опыты по изготовлению специального хлеба для русских показали, что наиболее выгодная смесь получается из 50% ржаной муки грубого помола, 20% отжимок сахарной свеклы, 20% целлюлозной муки и 10% муки из соломы или листьев.
