Риль Рудольф Фридрихович (он же Кабанов Владимир Федорович). Родился в 1907 году в Самаре. Немец. Из служащих. В 1921 году окончил сельскую школу, в 1925 году — семилетнюю школу. Член ВКП (б) с 1931 года. В РККА с 1928 года — курсант полковой школы младшего комначсостава артиллерийского полка, курсант Московской артиллерийской школы. С сентября 1933 года по март 1934 года обучался на вечернем отделении комвуза. С 1934 года курсовой командир школы. С 1935 года — помощник командира батареи школы. В 1936 году — старший лейтенант, слушатель Военной академии имени Фрунзе. В 1938 году — капитан.
В 1939 году окончил академию и был назначен помощником по строевой командира полка, затем начальником штаба корпусного артиллерийского полка. Помощник командира по строевой части. В 1940 году — майор, начальник 1-го (оперативного) отдела артиллерийского управления Уральского ВО. 14 сентября 1941 года — начальник оперативного отделения артиллерийского управления 22-й армии Западного фронта. В плену с осени 1941 года. С конца года — сотрудник одного из подразделений абвера в Витебске.
В ноябре 1942 года на сторону партизан перешло еще 600 человек из РННА. Риль был отстранен от должности и арестован. Так перестала существовать РННА, а эксперимент не удался. Личный состав переодели в немецкую форму и переименовали в 700-й добровольческий полк. Сначала он участвовал в боях с партизанами в районе Шклова и Могилева, а в 1943 году был переброшен во Францию.
В конце августа 1942 года капитан Штрик-Штрикфельдт приехал в Берлин.
«Так называемый штаб русских сотрудников отдела Военной пропаганды (ВПр) ОКВ находился на Викториаштрассе, 10, в помещениях отдела, но под замками и запорами, — вспомнит он поразившую его картину. — Решетки на окнах, убогие деревянные топчаны, на них мешки с соломой. Запрет выхода в город. Вечером запирались и двери комнат. Я был потрясен: значит, даже ОКВ в Берлине не смог добиться для своих работников ничего лучшего. Скудную еду приносили ежедневно из какой-то столовой на Потсдамерплац, а солдаты из охраны часто добавляли кое-что из собственного пайка, чтобы несколько улучшить питание русских. Они считали, что тот, кто работает с нами, должен быть, по крайней мере, сыт. Не были ли они лучшими политиками, чем их высокое начальство?
Старший лейтенант Дюрксен дружественно встретил меня. Моим непосредственным начальником стал капитан Гроте. Начальником отделения ВПр/IV, к которому принадлежали Гроте и Дюрксен, а теперь и я, был полковник Марти».
Капитан Николай фон Гроте происходил из балтийских немцев. По профессии журналист, он с началом войны стал сотрудником отдела армейской пропаганды.
Старший лейтенант Дюрксен был чистокровным немцем. Именно он по приказанию отдела пропаганды ОКВ был командирован ОКХ с целью уговорить Власова подписать листовку, которую Гроте должен был размножить и организовать ее распространение за линией фронта. Идея была такова, что если эта листовка увеличит число перебежчиков, то, значит, ОКХ и отдел пропаганды не зря едят свой хлеб. Эта листовка и стала для Власова дорогой в Берлин.
Еще до приезда Дюрксена полковник фон Ронне спрашивал Власова:
— Готовы ли вы подписать обращение к Красной армии, призывающее солдат прекратить сопротивление и переходить на германскую сторону?
Сначала Андрей Андреевич категорически отказался. Но это диктовала не его совесть, а трезвый расчет. Ведь был уже меморандум — первый шаг.
А Ронне продолжал упрашивать Власова:
— Вы поймите, без явных успехов трудно заставить начальство согласиться на следующий шаг. Этот явный успех в глазах высшего командования был бы очевиден из роста числа перебежчиков после вашего призыва к красноармейцам.
— Они будут переходить и без моего призыва нарушить свой долг, — немного помолчав, заметил Власов.
Возможно, Власов боялся продешевить. Нужно было поломаться.
После Ронне к уговорам Власова приступил Штрик-Штрикфельдт:
— Генерал, ваше обращение нужно нам, чтобы доказать политикам, что офицеры и солдаты Красной армии готовы слушать вас и следовать за вами, как за русским и патриотом. Когда они это поймут, мы приблизимся к нашей цели. А до тех пор, дорогой Андрей Андреевич, нам не остается ничего иного, как идти тернистым путем борьбы против Сталина и против…
— Против этих слепых идиотов вокруг Гитлера.
— Совершенно верно!
— Здесь все совсем иначе, чем в Москве! Вы берете на себя ответственность и действуете по вашей совести. Такое у нас немыслимо. Малейший намек диктатора — и все падают ниц.
— Так вы поможете нам? — решительно спросил Вильфрид Карлович.
Власов попросил сутки на размышление, и первая листовка появилась. Текст был составлен Боярским и дополнен Власовым.
Штрик-Штрикфельдт вспоминал: «В своем заношенном обмундировании военнопленных с большими буквами “SU” на спине русские “сотрудники” ОКВ могли выходить в город лишь строем в сопровождении конвоя. Власов отказался участвовать в этих “прогулках” для увеселения гуляющих в Тиргартене берлинцев. Он оставался в своей комнате.
Время от времени этих “сотрудников” привлекали некоторые министерства для консультаций, в качестве знатоков по различным специальным вопросам (например, по сельскому хозяйству). Из этого сама собой возникла необходимость в ослаблении их изоляции. Мы решили прежде всего добыть гражданскую одежду и улучшить общие условия жизни и работы пленных».
На Викториаштрассе Власов знакомится с Мелентием Александровичем Зыковым. Ему тогда было 40 лет. О своем прошлом он рассказывал достаточно много. Но всегда по-разному. Сначала он представлялся как Милентий Евлампиевич, а чуть позже вдруг стал Мелентием Александровичем.
Во время Гражданской войны Зыков якобы был комиссаром, а после литературным критиком, преподавал в Москве в Институте имени Герцена и публиковал статьи о русской литературе XVIII века. Он же говорил, что в качестве журналиста сотрудничал в «Известиях» при Бухарине. А в качестве зятя наркома просвещения А.С Бубнова Зыков сблизился с Н.И. Бухариным, став марксистом до мозга костей.
По словам Зыкова, Сталина он ненавидел за тот еврейский погром, который Сталин учинил в ЦК ВКП (б), в НКВД и в правительстве. После ареста и расстрела Бухарина Зыков сам загремел в лагеря. Война спасла его. Он попросился на фронт и вскоре стал батальонным комиссаром. Мало что известно и о том, как Зыков попал в плен к немцам. Вроде бы он сдался под Батайском Ростовской области в 1942 году.
В плену он успел написать меморандум о политическом аспекте военных действий, и его, кажется, заметил сам Геббельс.
Мелентия Александровича выдавали типично еврейские черты лица и упорное нежелание пользоваться общей баней. Он очень много говорил. Но, по воспоминаниям участников «Власовского движения», относиться к его словам с абсолютным доверием было нельзя, потому что неизвестно, что придумывал про себя сам Зыков, а что напутали авторы воспоминаний. Однако в одном все были убеждены: Зыков — еврей.
