Мартин вздрогнул. Но ответил честно:
– Да.
– Замечательно! Не сам факт, разумеется, а ваша способность
к самообороне. Денежная компенсация от города? Вашим нравственным принципам это
не претит?
– Нет, – сказал Мартин.
– Гатти! – снова повернулся к мальчику чиновник. – Вот ещё
один пример достойного поведения! В критических ситуациях разумное существо
должно отбросить традиционные моральные нормы и сосредоточиться на выживании!
– Я запомню, папа, – повторил мальчик.
– Что ещё? – размышлял Лергасси. – Охрана по городу… но если
на вас совершат новое покушение в самолёте… Хорошо. Вас отправят скрытно и в
полном одиночестве.
– Я хотел бы отправиться вместе с Мартином, – сказал Гатти.
– Нет! – Чиновник покачал головой. – Я понимаю, что это
крайне любопытное и познавательное приключение, но ты будешь обузой для нашего
гостя.
Мальчик умоляюще посмотрел на Мартина, и тому пришлось
сделать вид, что он не понимает взгляда.
– Вроде бы всё… – рассуждал вслух Лергасси. – Что ж, рад был
помочь вам, уважаемый гость!
Аудиенция окончилась, и Мартин поднялся. Но что-то дёрнуло
его за язык, и он спросил:
– Простите за любопытство, господин Лергасси… можно частный
вопрос?
– Конечно, – улыбнулся чиновник.
– Наши расы очень близки физиологически, но отличаются во
многих психологических аспектах…
Лергасси-кан согласно кивнул.
– Скажите, – продолжал Мартин, – а вы действительно готовы
были позволить своему маленькому сыну отправиться в другой город вместе с
незнакомым инопланетянином, за которым к тому же охотится неизвестный
преступник?
– Так вы хотите его взять с собой? – удивился Лергасси-кан.
– Что ж, мне кажется, что это может быть началом большой и крепкой дружбы…
– Нет, нет! – торопливо возразил Мартин, заметив, как
оживился Гатти. – Я считаю это неразумным… и… э… не примером достойного
поведения! Но естественный страх за жизнь и безопасность…
– А… – кивнул Лергасси-кан. – Конечно же, я бы очень
волновался. Гатти – мой единственный сын. Но познавательный аспект такого
приключения перевешивает возможный риск для его жизни. Речь поэтому идёт лишь о
вашем удобстве.
Мартин помотал головой:
– Нет, всё-таки я плохо объяснил… На Земле любой родитель,
если он психически здоров, попытается оградить своё потомство от малейшей, даже
гипотетической опасности…
– Жизнь полна опасностей, – философски ответил Лергасси. –
Отказала автоматика флаера – и вы упали с огромной высоты. Вы пошли на охоту –
и зверь оказался хитрее вас. Врачи не успели распознать мутированный штамм
вируса – и вы умерли. Как можно беспокоиться о гипотетической угрозе для жизни?
Надо предотвращать реальные проблемы!
– Лергасси, скажите, у вашей расы и впрямь нет такого
понятия – «смысл жизни»? – осторожно спросил Мартин.
Лергасси-кан засмеялся. Тихонько захихикала секретарша.
Референты, похоже, туристического языка не знали и с удивлением смотрели на
шефа. Даже насупившийся Гатти, огорчённый отказом Мартина, тоненько и заливисто
хохотал.
– Мартин… – Лергасси-кан положил руку ему на плечо. – Вы
делаете стандартную ошибку, характерную для многих рас… Жизнь сама по себе
является смыслом и сутью существования. Что же такое смысл жизни?
– Может быть – смысл смысла? – предположил Мартин. – Вы
простите, если я задел вас…
Эти слова вызвали новый приступ смеха. Секретарша певучим
голоском пересказала референтам диалог – и теперь трое здоровых парней, чинно
сидевших рядком на диване у стены, безуспешно пытались сдержать гогот.
– Нет, Мартин, что вы… – сказал Лергасси-кан. – Ничуть не
обидели. Вам, наверное, кажется, что наша раса ущербна? Что мы лишены чего-то
очень важного и интригующего?
Мартин пристыжённо кивнул.
– А нам кажется… – начал Лергасси-кан, обернулся к сыну,
велел: – Заткни уши и не подслушивай!
Мальчик послушно закрыл уши, и Лергасси-кан продолжил:
– А нам кажется, что калечны именно вы. Что у вас есть
что-то лишнее и постыдное, словно член, выросший на лбу.
– И вам даже не интересно, каково это – жить с елдой на лбу?
– немного разозлившись, спросил Мартин.
– Думаю, что очень некомфортно, – с улыбкой ответил
Лергасси-кан.
Глава 2
Всю дорогу в аэропорт Мартин размышлял над разговором с
Лергасси-каном. Чиновник снабдил его флаером и референтом в качестве пилота и
охранника одновременно. Юный Гатти хоть и не скрывал обиды, но тоже решил
проводить землянина, однако разговор первым не начинал.
Разумеется, за словами Лергасси-кана была не только
психология его расы. Можно считать её сколь угодно странной, но вот он, под
стремительно мчащимся флаером, чудесный город – один из многих городов Аранка.
Город, где соседствуют огромные здания и вольные, нарочито запущенные парки;
город, удовлетворяющий большую часть потребностей своих жителей бесплатно;
город, где преступления редки, а жители – дружелюбны… Даже попытка покушения не
изменила уважительного отношения Мартина к этой расе.
Так чем же кичиться землянам, глядя на спокойных, уверенных,
счастливых братьев по разуму? Тысячелетними размышлениями, в чём смысл смысла?
Ох сколько крови пролили эти размышления, пока аранки обустраивали свой мир…
Высокой духовностью, позволяющей верить в Бога и размышлять о непостижимом?
Только где же результаты этой духовности…
Было бы проще, окажись аранки неэмоциональными и чёрствыми.
Было бы проще, не знай они любви и сострадания, не умей дружить и мечтать… Но
ведь всё это у них было, ничуть не меньше, чем у людей! Технократы находили на
планете аранков воплощение своей мечты, натуристы восхищались бескрайними
просторами дикой природы и патриархальными нравами сельскохозяйственных
районов, учёные завидовали великолепным лабораториям, коммунисты кричали, что Аранк
– мир победившего развитого социализма, авантюристы не уставали ставить в
пример космическую программу аранков – вопреки здравому смыслу не свёрнутую
после прихода ключников. Даже изоляционисты и ксенофобы всех мастей
одобрительно отзывались о той осторожности, с которой аранки подходили к дарам
ключников!
Так что же, выходит, история всех прочих цивилизаций в
галактике – ошибка? И лишь аранки, не задающиеся вопросом о смысле жизни,
ухитрились его найти? Что-то в этом было от римских стоиков, что-то – от
греческих киников… Но аранки словно оставались в том счастливом и безоблачном
детстве, когда человек ещё не верит в собственную смерть, не задаётся вопросами
о будущем, не вспоминает прошлого и счастлив настоящим…
