– А… внутриутробный срок… он не считается? – уточнил Кадрах.
– Обычно – нет. – Рождённый Осенью улыбнулся. – Это ведь
зависит от родителя – когда он начнёт делиться с ребёнком разумом. Многие
оставляют всё на последний день. Я начал почти сразу после зачатия.
– Странно и пугающе… – сказал Кадрах. – Прости мои слова,
дио-дао, но я пытаюсь представить, каково это – получить память своих предков
ещё в утробе матери… быть одновременно и личностью, и частью бесконечного ряда…
– Память передаётся выборочно, – устраиваясь рядом с
Мартином на низеньком диване, сказал Рождённый Осенью. – Я стараюсь дать сыну
всё самое хорошее и интересное из пережитого мной, но оставляю и память об
ошибках… сомнениях… неудачах. Ведь это тоже – часть жизни. Ты знаешь, что мы
можем отдать детям половину своей памяти?
Кадрах кивнул.
– Во мне – половина памяти родителя, – продолжал Рождённый
Осенью. – Четверть памяти деда. Восьмая часть памяти прадеда. И так до начала
времён. Память самых далёких предков не хранит их слов и поступков, лишь
проблески эмоций. Когда-нибудь и от моей памяти останется лишь неразличимый
миг. Возможно, это будут мои нынешние эмоции. Не знаю. Над тем, какая часть
памяти предков перейдёт к сыну, я не властен, и он не будет волен распоряжаться
моей. Но мне хочется, чтобы потомки помнили меня счастливым. Когда я обращаюсь
к памяти предков, мне кажется, что они были счастливы – всегда, всю жизнь. Это
как ласковое тепло, струящееся через тьму веков. Это очень хорошо – помнить
тепло и знать, что тебя тоже запомнят. Я – звено в цепи поколений. Я – больше
чем особь, я – род. Я счастлив.
Кадрах покачал головой, будто не соглашаясь. Но смолчал.
Рождённый Осенью взял кувшин, разлил чай по бокалам. Во
вкусе напитка не было ничего от земного чая, но Мартин привычно называл его
этим словом – как и любой другой травяной напиток любой планеты.
– Я рад вас видеть, – снова заговорил Рождённый Осенью. – Но
я не настолько наивен, чтобы поверить, будто мой долгоживущий друг Мартин решил
навестить меня в день моей смерти. И уж тем более сомнительно, что гордый
геддар, – дио-дао улыбнулся, смягчая иронию своих слов, – прибыл сюда выяснять
особенности нашей биологии. Чем я могу вам помочь?
Мартин и Кадрах переглянулись. Видимо, и «гордому геддару»
было неловко просить о помощи умирающего.
– Я умираю, и этого не изменить, – сказал Рождённый Осенью.
– Беседа с вами – радость моих последних часов. Но если я смогу чем-то помочь –
это наполнит меня восторгом. Говорите.
– Ты же помнишь, кем я работаю? – спросил Мартин.
– Наёмный полицейский, – кивнул Рождённый Осенью.
– Ну… пускай так. Недавно, неделю назад… – Мартин запнулся,
понимая, как неуместна эта фраза в разговоре с живущим полгода существом, но
исправляться было уже поздно, – меня попросили найти девушку, прошедшую
Вратами…
– Ваши половые партнёры обладают разумом и свободой воли? –
удивился дио-дао.
– Конечно.
– Ах, прости, я путаю с геддарами… – Рождённый Осенью
улыбнулся.
Мартин посмотрел на Кадраха. Лицо геддара пошло красными
пятнами, он задышал чаще – но возражать не стал.
– Итак, я отправился в путь… – торопливо продолжил Мартин.
Рассказывать было легко. Без лишних подробностей Мартин
поведал дио-дао о трёх смертях Ирины Полушкиной, о том, что девочка получила
доступ к списку загадок Вселенной, о своей догадке насчёт планеты Мардж, о
геддаре, присоединившемся к нему ради мести ключникам.
Последнее, похоже, заинтересовало Рождённого Осенью больше
всего.
– Ещё никто и никогда не смог отомстить ключникам, – заметил
он. – И быть может, это благо. Если интересы ключников и впрямь окажутся задеты
– какова будет их реакция? Им по силам уничтожать планеты, а мораль ключников
неведома никому. Быть может, за проступок одного они накажут всю расу?
– Я должен отомстить, – очень серьёзно ответил геддар. –
Любой соотечественник поймёт меня и не осудит.
– Ты легко распоряжаешься судьбой своего биологического
вида, – заметил дио-дао.
– Если моя честь зависит от силы врага, то вправе ли я
называть её честью? – холодно произнёс геддар. – К тому же мы не знаем точно,
замешаны ли ключники в происходящем. Если нет – спасение девушки ничем их не
заденет. Если замешаны… то я обязан помочь Мартину.
Рождённый Осенью кивнул, не то соглашаясь, не то решив
больше не спорить. Попросил:
– Принеси мне телефон, Мартин. Он в спальне.
Мартин принёс ему телефон – тяжёлый аппарат из грубой
тёмно-коричневой пластмассы, вызывающей из памяти слово «эбонит», на длинном
витом шнуре в резиновой изоляции. У телефона не было трубки, воронка микрофона
и динамик крепились на отдельных проводах. Кнопок или наборного диска тоже не
имелось.
– Конструкция телефона у людей более разумна, – заметил
Кадрах. – Микрофон и динамик объединены вместе и…
– Я знаю, – кивнул Рождённый Осенью. – Когда этот телефон
придёт в негодность, его заменят новой моделью. Но пока он работает – к чему
его менять? Каждая вещь, созданная на смену старой, не дослужившая свой срок до
конца, – это время, похищенное у чьей-то жизни.
Кадрах склонил голову, будто признавая его правоту.
– А как устроены ваши телефоны? – спросил Мартин.
– Никак, – признался геддар. – Мы лишь недавно оценили
возможности, которые даёт электричество.
Рождённый Осенью что-то сказал в микрофон. Потом повторил
фразу.
– У вас до сих пор связь устанавливают телефонисты? – вновь
не удержался Кадрах. – Существует кнопочный набор…
– Компьютер, – ответил дио-дао. – Уже семнадцать поколений –
компьютер.
– А телефоны остались с прежних времён? – уточнил Кадрах. –
Вы научили свои машины понимать речь ради того, чтобы сохранить старые
телефонные аппараты?
– Это было признано более удобным, – кивнул Рождённый
Осенью.
Мартин с любопытством наблюдал за этим диалогом. Геддары,
при всех свойственных им несуразицах с социальным устройством общества, пышных
церемониях и странных законах, были во многом близки людям. Они с удовольствием
перенимали – или пытались перенять – технические достижения человеческого
общества. Достижения аранков нравились им ещё больше, но зато решительно не
устраивало их мировоззрение.
Дио-дао были совсем иными.
Короткая жизнь не мешала им развивать науку. Отец-учёный
передавал знания сыну – и исследования шли своим чередом. Почти всегда
профессиональные знания у дио-дао передавались по наследству одному из детей, и
отказаться от профессии тот уже не мог… да и не хотел. Его братья – как
правило, дио-дао вынашивали двух, а то и трёх детёнышей, – были более свободны
в выборе, но и они обычно продолжали семейную традицию.
