Увы, Мартину потребовалось пятикратное повторение, чтобы
усвоить урок.
Возможно, Юрий Сергеевич прав и катализатором фатума
выступал сам Мартин? Несмотря на все его попытки защитить Ирину?
Возможно…
Мартин сидел, уткнувшись лицом в колени, обхватив голову
руками. Думал… пытался понять, что делать дальше. Хотя и убеждённости в наличии
этого «дальше» у него не было.
А потом он заметил слабый свет, пробивающийся сквозь пальцы.
Поднял голову – и обнаружил на противоположной стене камеры тонкий светящийся
прямоугольник – абрис приоткрывшейся двери.
Камеру сочли возможным отпереть.
Мартин поднялся, потоптался, разминая затёкшие ноги. Подошёл
к светлому контуру, пошарил, не нашёл никакой ручки – и толкнул дверь, послушно
распахнувшуюся наружу.
Коридор. Светлые, некрашеные деревянные стены, деревянный
пол, в потолке – не то окна с матовым стеклом, не то лампы дневного света.
Мартин осмотрел себя – он был одет, но почему-то босиком.
Револьвера, конечно, при нём не обнаружилось.
– Можно выйти? – спросил Мартин. Ответа не последовало. –
Хорошо. Кто не спрятался, я не виноват.
Он прошёл коридором, в конце которого обнаружилась ещё одна
дверь, на этот раз – с округлой деревянной ручкой.
– Тук-тук, – постукивая костяшками пальцев по двери, сказал
Мартин. – Можно войти? Хорошо…
Мартин открыл дверь и вышел на залитую светом веранду. Не
застеклённую, открытую лёгкому свежему ветерку.
Где-то невдалеке шумела текучая вода. Не море, не ручей, а
река – ровный сильный гул порожистой горной речки. Деревья – не похожие на
земные, но всё-таки с зелёными листьями, подобием ствола и подобием ветвей –
скрывали реку от взгляда Мартина.
Зато посередине веранды стоял большой круглый стол,
заставленный всевозможной снедью. Из двух простых деревянных кресел немного
непривычной формы одно пустовало.
В другом сидел высокий тощий ключник.
Под его задумчивым взглядом Мартин остановился на пороге.
Впрочем, ключник не стал длить паузу слишком долго.
– Здесь грустно и одиноко, – сказал он. – Поговори со мной,
путник.
Нельзя сказать, чтобы Мартин очень уж удивился.
В допрос с пристрастием, который проведут ключники,
почему-то верилось с трудом. В пожизненное заключение или расстрел – и того
меньше.
– Я могу перекусить? – спросил Мартин. – Последнее, что я
ел, это бифштекс из амёбы. И это было довольно давно.
Разумеется, ключник не ответил. Но налил себе в стакан
оранжевой жидкости из графина.
Мартин сел за стол, твёрдо решив не задавать вопросов – ни к
чему хорошему это всё равно не приведёт, и не давать ответов – просто из
неприязни.
Но ключник на разговоре будто и не настаивал. Сидел, попивал
свой сок, наблюдал за обедающим Мартином.
А еда, несмотря на всю напряжённость и непредсказуемость
ситуации, Мартину понравилась. Будучи в глубине души человеком консервативных
взглядов, Мартин экзотическую инопланетную стряпню употреблял с некоторой
осторожностью. Конечно, если иного выхода не было, то он мог пообедать и
странного вида моллюсками, и бифштексом из амёбы, и отвратительными на вкус и
цвет плодами. В конце концов, земная кухня тоже содержит в себе гнилой тюлений
ласт, полгода пролежавший в чукотской земле, слегка обжаренную саранчу
по-бедуински, мозги живой обезьяны по-тайски, знаменитые мраморные яйца, а
также все прочие китайские разносолы.
Да и самые обычные, простецкие блюда на непривычный взгляд
могут оказаться не слишком-то аппетитными. Мартин помнил, с каким ужасом взирал
один его иностранный знакомый на банальную гречневую кашу с мясной подливкой,
был знаком с девушкой, впадающей в истерику при виде чёрной икры, ну а его
любимый дядя, человек широчайших гастрономических убеждений и большой патриот,
не мог без отвращения взирать на исконно русское блюдо – овсяный кисель.
Предложенная ключником трапеза была одновременно экзотичной
и приятной для глаз. Ломти нежного розового мяса – почему-то Мартин решил, что
это рыба, – были слегка обжарены и политы пахучим кисловатым соусом. Мелкие
варёные клубни могли бы оказаться картошкой, вот только во вкусе чувствовалось
что-то от свежевыпеченного хлеба. Аппетитно выглядел и прозрачный бульон, в
котором плавали кубики разваренных до полной мягкости незнакомых овощей и
длинные тонкие полоски нарочито жестковатого мяса – замечательный контраст
консистенции и вкуса. Оранжевая жидкость оказалась соком, но не сладким, а
солоноватым – вроде томатного.
В глубине души Мартин понимал, что внешность бывает
обманчивой. Сок мог иметь вовсе не растительное происхождение, а быть отрыжкой
какого-нибудь гигантского пупырчатого червя, жёсткие полоски мяса в бульоне –
вываренной оболочкой личинок, а кислый соус – перемолотыми и настоянными
опарышами.
Но Мартин дурные мысли гнал прочь, ел с аппетитом и был
вознаграждён словами ключника:
– Эта еда максимально близка человеческой по виду, вкусу и
происхождению. Но мне она тоже нравится.
Мартин благодарно кивнул. Всё-таки иногда ключники отвечали…
но только на невысказанные вопросы. Что-то в их поведении шло от балованных
детей – которые никогда не выполнят прямую просьбу, но в то же время могут быть
милыми и добрыми по собственной инициативе.
– Здесь грустно и одиноко, – немедленно сказал ключник,
будто застеснявшись собственной доброжелательности. – Поговори со мной, путник.
Мартин отставил стакан с соком, кивнул.
– Я хочу рассказать об осиротевших детях, – сказал он. –
Знаешь, такое порой случается…
Ключник ждал.
– Не знаю точно, почему исчезли их родители, – продолжил
Мартин. – Так бывает. Катастрофа… чья-то злая воля… в общем, дети остались
одни. Они ничуть не походили на родителей – мир менялся, и единственное, что
родители смогли им дать, – способность выжить в новом мире. И ещё, наверное,
память. Об исчезнувшем мире, об исчезнувших предках. О том, что они должны были
быть другими. Не важно, лучше или хуже, – просто другими. И дети затаили обиду.
О, какая это страшная вещь, ключник, – детская обида! Проще постигнуть тайну
Библиотеки, чем тайну детской души. Гордые геддары воспитывают разумных существ
из кханнанов – и больше всего на свете боятся позволить им обижаться. Аранки,
бесстрашные и мудрые, ни в чём не отказывают детям… быть может, они постигли,
как отзываются в будущем детские слёзы? Обитатели Прерии-2 тоже обижены на злых
богов, покинувших их предков… но они лишь носят обиду в себе… а эти осиротевшие
дети решили бросить злым богам вызов. Раса дио-дао, обладая наследственной
памятью, потеряла свою историю, сохранив лишь закоснелые ритуалы, а эти дети
помнили Армагеддон, унёсший их родителей…
