Единственный выход, рассудили нацисты, – уменьшить обеспечение местного населения на оккупированных территориях и советских военнопленных. 13 ноября генерал-квартирмейстер Эдуард Вагнер сказал своим начальникам отделов, что «военнопленные, которые не работают, должны будут голодать». Таким образом, советские узники начали умирать в огромных количествах, одни от голода, а другие от рук охранников, которым было дано неограниченное право убивать, чтобы контролировать поголовье доведенных до отчаяния людей, отданных на их милость. К 1 февраля 1942 г. погибло почти 60 % из 3,35 млн советских пленных; к 1945 г. умерло 3,3 млн из 5,7 млн взятых в плен.
Только к 1943 г нацисты осознали, что у голодных ртов имеются также полезные руки: они запоздало признали разумность и даже необходимость сохранять пленных для поддержания сокращающейся промышленной рабочей силы Германии. Когда новую политику претворили в жизнь, Геринг благодушно замечал, что русские выполняли 80 % работ по производству Ju-87 Stuka. К осени 1944 г. почти 8 млн иностранных рабочих и военнопленных были заняты в немецкой экономике – 20 % всей ее рабочей силы. BMW использовала 16 000 пленных только на своем мюнхенском заводе; хотя с ними по-прежнему обращались с узаконенной жестокостью, их паек был увеличен ровно настолько, чтобы поддерживать жизнь. Работодатели в промышленности просили о том, чтобы наказания производились за пределами рабочих помещений, а не на территории фабрики на виду у всех: не хотели огорчать немецких сотрудников. Огромная сеть охраняемых кварталов была устроена в каждом большом немецком городе и вокруг них, чтобы вместить иностранцев всех мастей. В районе Мюнхена было 120 учреждений для военнопленных, 286 бараков и общежитий для гражданских лиц и публичный дом для них, а также семь подразделений концлагерей, включая одно из отделений Дахау, – всего 80 000 койко-мест.
Основная часть немецкого гражданского населения не может с достоверностью заявлять, что не знала о концлагерях и системе рабского труда: маленьких девочек, живших неподалеку от Равенсбрюка, застали за игрой в лагерных охранниц. Пленных широко использовали на тушении пожаров, спасательных работах и разборе завалов после авианалетов. Их также отправляли разбираться с неразорвавшимися бомбами, и это было настолько опасно, что охранниками таких отрядов предпочитали ставить эсэсовцев, осужденных за уголовные преступления. Чтобы обеспечить постоянную доступность рабов, в городах были устроены филиалы лагерей. Например, узников Заксенхаузена отправляли в Берлин, где их за полосатую одежду называли «зебрами». В Оснабрюке матери жаловались эсэсовцам, что дети на школьном дворе вынуждены наблюдать, как охранники бьют заключенных. В СС ответили, что «если дети еще недостаточно суровы, им необходимо стать тверже»20.
Местные власти обычно ценили этот дешевый труд, который мэр Дуйсбурга назвал «весьма удовлетворительным». Но некоторые штатские порицали мнимое «потакание»: прораб на дорожных работах написал в марте 1944 г.: «Мы все еще слишком мягки к военнопленным и другим трудовым отрядам на наших улицах. По-моему, лучше выбросить одного человека за борт, чем позволить, чтобы мы все пошли ко дну»21. Эсэсовцы часто использовали пленных для поиска ценностей в разрушенных зданиях ради своей личной выгоды – в Дюссельдорфе двое мужчин были убиты, чтобы они не могли разоблачить прибыльный бизнес своих тюремщиков. Гражданские врачи часто подписывали фальшивые свидетельства о причинах смерти застреленных или забитых до смерти узников. В этом, как и во многом другом, немецкая медицинская братия проявила готовность прислуживать нацистскому режиму. Узники на принудительных работах продолжали умирать даже тогда, когда их поставили на службу индустрии рейха – отчасти потому, что сохранялся разрыв между потребностью в их услугах и желанием нацистов кормить их. По некоторым подсчетам, погибло 170 000 из 2,7 млн угнанных на работы советских граждан, а также 130 000 поляков и 32 000 пленных.
Однако начиная с 1943 г. смертность среди пленных резко упала. Даже некоторых евреев оставляли в живых: например, рабочих огромного комплекса IG Farben рядом с Освенцимом. Главные зверства холокоста (кроме уничтожения венгерских евреев) были уже позади. Иностранные работники и рабы никогда не были адекватной заменой немецкой рабочей силе – считалось, что они отстают в труде от немцев минимум на 15 %, а может, и на 30 %22. Было глупостью и варварством полагать, что голодающие и подвергающиеся насилию субъекты рабского труда могут достичь такой же производительности, как те, к кому относятся хотя бы с минимальной гуманностью. Система концлагерей, из которых СС желали сделать доходные предприятия, была неэффективна даже по своим правилам, но только рабский труд дал Германии возможность вести войну до 1945 г.
2. Убийство евреев
Корпус литературы о холокосте огромен, и все же никто не может внятно объяснить, почему нацисты не побоялись экономических издержек уничтожения еврейского народа, направляя и без того скудные человеческие и транспортные ресурсы на программу массового убийства в то время, когда исход войны все еще находился в подвешенном состоянии. Возможно, ответ заключается в извращенной сосредоточенности на евреях не только национал-социалистической идеологии, но и всей политики Германии на всем протяжении глобального конфликта. Нацисты были всегда полны решимости использовать карт-бланш, выданный правительству, ведущему тотальную войну, для достижения целей, которые иначе представляли бы серьезные трудности даже по меркам тоталитарного режима. На ключевой партийной встрече 12 ноября 1938 г., сразу после Хрустальной ночи, Геринг заявил: «Само собой разумеется, что если в ближайшем будущем Германский рейх вступит в конфликт с иностранными державами, то мы в Германии первым делом окончательно урегулируем вопрос с евреями».
В это время нацистские установки все еще поощряли эмиграцию евреев рейха, но статья, опубликованная в ноябрьском выпуске эсэсовского журнала Schwartze Korps за 1939 г., настаивала на решимости «действенно и определенно покончить с еврейством в Германии, добившись его полного уничтожения». Подобные заявления делались во множестве – во всеуслышание, публично – ведущими деятелями нацистов: Гитлер произнес свое печально известное «пророчество» в обращении к рейхстагу 30 января 1939 г., утверждая, что война приведет к «истреблению европейского еврейства». Он стремился предельно четко дать понять, что каждый еврей в его досягаемости является заложником «хорошего поведения» западных держав. Если британцы и французы откажутся уступить его амбициям – прежде всего если они решатся дать им отпор силой, – последствия будут на их совести.
Западные державы относились к подобным замечаниям как к гиперболам. Даже когда Гитлер приступил к неистовому завоеванию целого полушария, западным демократиям было трудно постичь, как люди из высокообразованной и издревле цивилизованной европейской нации могут следовать сумасбродной риторике своих вождей и осуществлять геноцид. Несмотря на растущую гору свидетельств нацистских преступлений, это заблуждение сохранялось в некоторой степени до 1945 г. и даже позднее.
Согласно нацистской программе эвтаназии Т4, запущенной в июле 1939 г., умерщвлялись немецкие и польские пациенты психиатрических клиник, признанные «непригодными к дальнейшему существованию». В 1940 г. уничтожали в среднем 5000 человек в месяц. Большинство из них погибли в газовой камере, хотя некоторых расстреляли. Операцию осуществили гестапо и СС с помощью медицинского персонала; около 4000−5000 из 70 000 жертв были евреями. Программа Т4 обладает большой исторической значимостью, потому что на раннем этапе она показала готовность немецкого правительства запустить процесс истребления, скрупулезно расписанный из Берлина, чтобы уничтожить группу людей, которая в глазах Третьего рейха была лишней. Как только одна группа была целиком искоренена, на пути холокоста больше не стояло никаких нравственных барьеров: проблемы, с которыми сталкивалось нацистское руководство, теперь сводились только к временным рамкам и логистическим задачам.
