Однако времени для отдыха и развлечений было немного, поскольку мы настойчиво занимались военной подготовкой, которая продолжалась всего три месяца, прежде чем нас отправили на фронт. Один раз в неделю, по воскресеньям, я уходила из казармы и проводила целый день дома, ибо мама в конце концов примирилась с моей солдатской долей. По праздникам меня навещали друзья или родственники. Однажды по такому случаю ко мне пожаловали сестра с мужем. А я в тот день была назначена дневальным в казарме. На таком посту солдату не разрешается сидеть или вступать в разговоры. А я разговаривала с моими посетителями как раз в тот момент, когда мимо проходил ротный.
– Устав знаешь, Бочкарева? – спросил он.
– Так точно, ваше благородие! – ответила я.
– Ну и что там сказано?
– Солдату на посту запрещается сидеть или вступать в разговоры, – был мой ответ.
За это он приказал мне отстоять два часа по стойке «смирно» после того, как я отбыла свои часы дневальным, а это был суточный наряд. Стоять по стойке «смирно» с полной солдатской выкладкой в течение двух часов – трудная задача, потому что нужно оставаться совершенно неподвижным под неусыпным надзором дежурного. И тем не менее это было обычное наказание.
За время обучения меня наказывали таким образом три раза. Во второй раз пострадала незаслуженно. Однажды ночью я узнала в солдате, который ко мне лез, своего командира отделения и отвесила ему такую увесистую оплеуху, какие я раздавала всем другим нахалам.
Утром он поставил меня по стойке «смирно» на два часа, заявив, что дотронулся до меня случайно.
Поначалу возникла некоторая сложность с устройством бани для меня. Баней при казарме пользовались мужчины, поэтому мне разрешили пользоваться в банный день городской баней. Это давало прекрасную возможность пошутить и посмеяться. Я входила в женское отделение полностью одетая, и всякий раз при моем появлении возникал страшный переполох – женщины принимали меня за мужчину. Однако веселилась я недолго. Через мгновение из каждого угла в мою сторону запускали чем-нибудь тяжелым, и я нередко чудом избегала серьезных ранений, крича им, что я женщина.
В последний месяц боевой подготовки мы занимались почти непрерывно отработкой приемов и стрельбой. Я весьма преуспела в искусстве владения винтовкой и была удостоена благодарности за хорошую стрельбу. Это сильно повысило мой авторитет среди солдат и укрепило наши отношения товарищества.
В начале 1915 года нашему полку было приказано подготовиться к отправке на фронт. Мы получили увольнение на целую неделю. Солдаты проводили эти последние дни в пьянстве и веселых вечеринках. Однажды вечером группа ребят пригласила меня пойти с ними в один дом, имевший дурную славу.
– Будь солдатом, Яшка, – весело подзадоривали они меня, вряд ли рассчитывая, что я приму их предложение.
В мозгу мелькнула озорная мысль: «А вот пойду и хлебну солдатской жизни, чтобы лучше понимать душу солдата».
И я согласилась пойти с ними. Мое решение, подстегнутое любопытством, было встречено взрывом веселья. Мы шумно шагали по улицам, смеясь и распевая песни, пока не пришли в район красных фонарей.
У меня подгибались колени, когда наша группа входила в один из притонов. Я попыталась убежать. Но солдаты не пустили меня. Им очень хотелось побывать в таком заведении вместе с Яшкой. Солдаты, отправлявшиеся на фронт, всегда были желанными гостями в домах греха, потому что щедро тратили деньги. И нашу группу, конечно, быстро окружили тамошние женщины, а одна из них – совсем юная и очень красивая девчонка – выбрала меня кавалером, повергнув ребят в безудержное веселье. Были выпивка, танцы и много шума. Никто не догадывался, что я женщина, в том числе и моя молоденькая любовница, которая села мне на колени и вовсю очаровывала меня, стараясь соблазнить. Я хихикала, и ребята подкрепляли это таким хохотом, что, казалось, рухнет потолок. Потом меня оставили наедине с моей партнершей.
Внезапно дверь распахнулась, и вошел офицер. Солдатам запрещалось покидать казармы после восьми вечера, а наша группа вышла тайком в темноте, когда считалось, что мы уже спим.
– Какого полка? – резко спросил офицер, когда я вскочила, чтобы отдать честь.
– Пятый резервный полк, ваше благородие, – ответила я понуро.
Пока это продолжалось, ребята в других комнатах узнали о присутствии офицера в доме и улизнули, предоставив мне возможность выкручиваться самой.
– Как смеешь оставлять казарму и шляться по таким местам так поздно ночью?! – кричал офицер. – Я отправлю тебя на гауптвахту на всю ночь.
И он приказал мне явиться туда немедленно.
Это было мое первое знакомство с гауптвахтой. Совсем неудобное место для ночевки. Утром меня вызвали к начальнику гауптвахты, который допрашивал меня очень суровым тоном. Наконец, я больше не могла сдерживаться и расхохоталась.
– Да ведь это все ошибка, ваше благородие, – сказала я.
– Ошибка, а? Кой черт ты болтаешь, какая ошибка? Вот у меня донесение! – закричал он, распаляясь.
– Да я же женщина, ваше благородие, – засмеялась я.
– Женщина?! – заорал он, выпучив глаза, и внимательно осмотрел меня.
Он в ту же секунду убедился в истинности моих слов.
– Какого х…! – пробормотал он. – А ведь и впрямь баба! Баба в солдатской форме!
– Я Мария Бочкарева, рядовой пятого полка, – пояснила я.
Он обо мне был наслышан.
– Но что же вы, женщина, делали в этом притоне? – полюбопытствовал он.
– Я солдат, ваше благородие, и пошла с нашими ребятами, чтобы самой увидеть те места, где солдаты проводят время.
Он позвонил командиру моего полка, чтобы выяснить, как я служу, и сообщил ему, где и почему была задержана. Во всех начальственных кабинетах долго хихикали, узнав о приключениях Яшки. А солдаты уже давно узнали от своих товарищей о нашей ночной проделке и с трудом сдерживали смех, не желая привлекать внимание офицеров. Но теперь хохот был всеобщий. Когда я пришла в казарму, солдаты просто катались по полу, держась за бока. Меня наказали, поставив на два часа по стойке «смирно», и это был третий, и последний, раз, когда я отбывала наказание за весь период подготовки. В течение недели после этого в полку больше ни о чем не говорили, кроме как о «Яшкином приключении», и едва ли не каждый солдат считал своим долгом подойти ко мне и спросить:
– Ну как, Яшка, понравилось тебе там?
Меж тем был назначен день нашей отправки. Нам выдали полностью новое обмундирование и снаряжение. Мне позволили побывать дома и провести там последнюю ночь, и то была ночь, полная слез, рыданий и тоски. Три месяца, проведенные мною в Томске в качестве солдата, были, что ни говори, еще далеко не войной. Но теперь, в предчувствии скорого приближения этого величайшего события, меня охватывал благоговейный трепет. Я молила Бога дать мне мужество для новых испытаний, которые ожидали меня, мужество жить и умереть, как подобает воину.
