В эти дни каждый простой француз спрашивал себя — за что Господь послал им такое наказание?
Но бедам этим не было ни конца, ни края…
Не прошло и двух месяцев после поражения французского рыцарства под Азенкуром, как 18 декабря 1415 года, в возрасте 19 лет, в Париже умер наследник престола, сын Карла Шестого и Изабеллы Баварской — дофин Людовик, герцог Гюйеньский. Мать покойного дофина была безутешна. Его похоронили не выходя за ворота столицы — в соборе Парижской Богоматери. Даже не в фамильной усыпальнице Сен-Дени! В предместья идти не решились — из-за потрясений вековой традицией пренебрегли.
А 5 апреля следующего, 1416 года, в Компьене, в возрасте 18 лет умер другой дофин — Жан, герцог Туренский. Весть поразила двор — на юного Жана возлагались большие надежды! Врачи предположили, что дофин был отравлен. Шептались, что в его смерти замешан сам король! Но почему? Шли упорные слухи, что Жан — сын другого человека. Может быть, Людовика Орлеанского, может быть, кавалера Луи де Буа-Бурдона, или кого-то еще. К тому времени на Карла Шестого нашло просветление, он неожиданно осознал, что в его семье, пока он безумствовал, прибыло. Королева исправно рожала детей, и они назывались перед лицом Господа и всего королевства — принцами крови и наследниками! Король был в гневе. Метал громы и молнии, насколько ему, разбитому и ослабшему, хватало сил. И, как говорили придворные, замышлял месть. Но правда, касающаяся того, кто на самом деле отравил дофина, канула в Лету.
Смерть еще одного сына подорвала здоровье Изабеллы Баварской. Стареющая королева, никогда и ни в чем себе не отказывавшая, будь то плотские утехи или многодневные пиршества, подурнела и ослабла. Ее стала стремительно одолевать тучность…
Новым дофином неожиданно оказался пятнадцатилетний Карл, недоверчивый и боязливый юноша, любивший днями напролет сидеть за книгами. Никому бы и в голову не пришло напророчить ему судьбу короля Франции, всякий указал бы на небольшой удел, где ему суждено было бы вести жизнь принца крови. Тем более, последнего сына мать недолюбливала и в свое время легко отослала его от себя. Вот уже несколько лет Карл жил в герцогстве Анжуйском, при дворе Иоланды Арагонской, королевы четырех королевств, обрученным с ее дочерью — двенадцатилетней принцессой Марией.
От имени короля, вновь впавшего в забытье, Изабелла Баварская потребовала вернуть последнего сына в Париж — ко двору, но неожиданно получила от Иоланды резкое письмо:
«Женщине, которая предпочитает жить с любовниками, ребенок абсолютно не нужен. Не для того я кормила и воспитывала Карла, чтобы он умер под Вашей опекою, как его братья. Тем более, если Вы намерены сделать из него англичанина, как вы сами, или довести до сумасшествия, как его отца. Он останется у меня, а Вы, если осмелитесь, попробуйте его отобрать».
Это был вызов. Но что могла сделать Изабелла, власть которой в ее королевстве таяла на глазах? Все, что ей оставалось, это лавировать между двумя силами — новым коннетаблем Бернаром Арманьяком, грозным и жестоким хозяином Парижа, все больше вызывавшим недовольство горожан, и герцогом Бургундским, Жаном Бесстрашным, который контролировал многие области королевства.
Но с Арманьяком, оказавшимся властным и бесцеремонным хозяином, не желавшим считаться с королевским мнением, Изабелла Баварская ладила все меньше. После того как Карл Орлеанский попал в плен, этот вельможа совсем распоясался, так считала королева. Арманьяк был уверен, что он единственный, кто способен навести порядок в королевстве. А герцог Бургундский, через своих людей, все чаще искал ее расположения. Она готова была простить ему убийство любимого или сделать вид, что прощает. Ей просто некуда было деваться…
Теперь дофин Карл был единственным наследником престола, и Королевский Совет потребовал его присутствия в Париже. Так было положено. Граф Арманьяк договорился с Иоландой Арагонской, которую уважали безоговорочно все — враги и друзья, и она отправила-таки юного дофина в Париж, дабы он представлял собой королевскую власть, пока его отец пребывал в безумии. К нему приставили надежную охрану из анжуйцев, преданных Иоланде. С дофином Карлом Бернару Арманьяку было управляться проще, чем с королевой, — он мало что понимал в текущей политике и уж конечно не стал бы заигрывать с герцогом Бургундским!
Королева, не имевшая на сына никакого влияния, оказалась отодвинута с первых ролей, но сдаваться не хотела. И однажды она предостерегла Бернара Арманьяка:
— Вы играете с огнем, граф! Я все еще королева! — Горе и все потрясения, терзавшие ее последние годы, вылились в эту вспышку гнева. — Поверьте, граф, — неожиданно выпалила она, — я найду на вас управу!
Граф Арманьяк понял, какого защитника выбрала себе королева. Жана Бургундского! Эта угроза совпала с очередным «пробуждением» короля…
Зимним вечером все того же 1416 года граф вошел в покои Карла Шестого. Государь сидел в тронном кресле, в тепле жарко растопленного камина, закутавшись в шубу. Его знобило. Он пил вино и по лицу его градом катился пот.
— У меня дело государственной важности, — сказал Бернар Арманьяк.
— Я слушаю вас, граф, — тихо проговорил король.
Одетта де Шандивер, находившаяся при его величестве, поймала взгляд грозного вельможи и хотела удалиться, но тот поспешно сказал:
— Прошу вас остаться. Это касается всего королевства, госпожа де Шандивер.
Король поднял на него запавшие глаза:
— Говорите же, граф…
В этот вечер Бернар Арманьяк открыл королю связь его законной супруги с великим магистром дворца королевы, кавалером де Буа-Бурдоном. Связь, тянувшуюся не один десяток лет!
— Так далее продолжаться не может, ваше величество, — заключил Арманьяк. — Двор в замешательстве. Королева не отдает отчета своим поступкам. Затронута ваша честь. И будущее государства….
Карл Шестой внимательно посмотрел на графа — не каждый отважится прийти к своему государю с такой вестью! Тем более — последние слова. Они ранили слух и обжигали сердце. Под «будущим государства» Бернар Арманьяк подразумевал возможность того, что на троне окажется ублюдок.
— Повелеваю вам, граф, арестовать кавалера Буа-Бурдона и доставить его в камеру пыток, — так же тихо сказал король. — Я даю вам разрешение входить в любой дом и дворец Парижа.
В этот же вечер с грозным окриком: «Именем короля!» — кавалера де Буа-Бурдона, отважного рыцаря, одного из командиров французской конницы, сражавшейся под Азенкуром, забрали из дворца Барбетт и доставили в подвалы королевского дворца Сен-Поль.
Когда его, несмотря на возраст — настоящего буйвола, бросили на решетку, под которой палач раздувал мехами огонь, из темноты камеры на свет вышел закутанный в шубу король.
— Вам придется нелегко, — сказал Карл Шестой человеку, добрых двадцать лет наставлявшему ему рога. — Обещаю.
Их взгляды встретились — и тогда отважному воину впервые в жизни стало страшно. Луи де Буа-Бурдон понял, что его пытки будут продолжаться долго. И от крика его устанут даже видавшие виды палачи…
