Север.
Значит, восток, запад и юг ждут его!
2
Овель, по уверениям подруги, отвечала за восточное направление.
С восточным ветром он намучился больше всего.
По мнению подруги, ключами к ней были «слабость, свежесть и обман».
В качестве демонстрации своей слабости, Лараф покаялся в связи со Звердой и признал свое поведение отвратительным.
Также он поклялся ей, как и Сиятельной, что больше никогда и ни за что…
Он говорил так жалостливо и, главное, так прочувствованно напирал на святость и нерушимость брачных уз, что Овель ничего не оставалось, как признать его правоту. И, стиснув зубы, признать, что неверность мужа – еще не повод для того, чтобы отказывать ему от ложа.
Для «свежести» Лараф облил себя и свою одежду «ласарской водой». Теперь от него за версту разило перечной мятой и жимолостью.
А в качестве обмана налил в кубок Овель молодого аютского, чьи афродизиатические свойства были известны даже младенцам.
В аютское, которое – если только было настоящим – природно имело розовый цвет, он добавил немного чернил из чернильницы. Так, что оно приобрело цвет обычного красного виноградного вина. И снова книга оказалась права. Овель ничего не оставалось, как покорно раздвинуть ноги.
Овель очень понравилась Ларафу. Вкус гнорра приходилось признать прекрасным.
«Восточное направление – твое благоприятное направление», – поощрила Ларафа книга.
Но книга была категорически против того, чтобы Лараф останавливался на достигнутом.
«Твой член нужен тебе не только для того, чтобы писать», – отчитала книга Ларафа и он начал поиски Запада.
Женщину-Запад он нашел на вечерней гулянке у Сиятельной. Ею оказалась дама Первого Ранга госпожа Элия.
Дама была похожа на пышечку, облепленную сахарной пудрой.
Помимо страсти к пудре, Элия отличалась невообразимой глупостью, имела взбалмошный нрав и любила музыку.
Лараф пропел ей на ухо первый куплет из песни «Ой, где цветики срывала, там теперь чертополох».
Госпожа Элия смеялась до упаду. Лараф неряшливо овладел ею в комнате прислуги прямо во время ужина, поскольку ключом к ней была «стремительность и угождение».
Затем была женщина-Юг. Все знаки, на которые указала ему подруга, разложились так, что южным направлением ведала служанка Овель по имени Ниэла.
На Ниэлу у Ларафа не оставалось сил. Так ему, по крайней мере, казалось поначалу. Но когда Ниэла, проявив неожиданную сметливость, склонила его к Задней Беседе, а затем – к Первому Сочетанию Устами, Лараф посмотрел на эту связь по-другому. Что может быть слаще нарушения Уложений? Только особо злостное нарушение Уложений, милостивые гиазиры.
Так прошли три дня. А когда утром четвертого Лараф снова открыл книгу, то увидел картинку.
Одноосная колесница, запряженная вместо лошадей мужчиной и женщиной. Мужчина и женщина были голыми и бесстыжими. Они не находили нужным художественно прикрывать свои причинные места ладонями.
Лараф задержался взглядом на огромном колесе колесницы, каждая спица которого представляла собой длинный фаллос.
В возке стояли два сосуда, похожие на те, в которых на маслобойнях хранится соевое масло. Лараф знал, что вместо масла в сосудах хранятся любовь и власть. В левом – любовь. В правом – власть. Хотя и не спрашивал себя, откуда ему это известно.
«Боевая машина любви», – гласила подпись под рисунком.
3
– Наш Лоло как с цепи сорвался! – хмыкнула Зверда, когда гнорр под изобретенным на скорую руку предлогом скрылся с приема у Сиятельной в обществе Дамы Второго Ранга Стигелины.
Самой Сиятельной, к счастью, в этот момент не было поблизости. Зверда смекнула, что Лараф наверняка прекрасно рассчитал время, чтобы окончить со Стигелиной как раз к возвращению княгини.
– Вы как всегда правы, моя баронесса. Днесь наблюдал, как он горничную естествует. И откуда только силы берутся! – пробасил Шоша.
– Силы не его, а гнорра. И где он теперь, кстати – ума не приложу!
– А вы меньше прикладывайте, моя милая. Подозреваю, ваш Лагха уже пророс цветком в Проклятой Земле Грем. Шипастым таким репяхом.
– А если не пророс?
– Что за наивные предположения?
– Предположения нисколько не наивные. Вы же сами говорили – этого врага нельзя недооценивать.
– Недооценивать-то может и нельзя. Но и переоценивать не должно. Что случается с семенем души после развоплощения? – с менторской интонацией спросил Шоша. – Правильно, моя баронесса. Семя души улетает. Фьють – и улетело!
Шоша помахал руками наподобие птицы. Зверда громко засмеялась, но никто за столом не обратил на них внимания. Дворцовый люд был поглощен своими делами – опьянением, флиртом, обсуждением неожиданного темперамента гнорра, наконец.
Очень скоро Лараф и Стигелина вернулись к обществу.
На лице Ларафа лежала печать утомления, три капельки пота блестели на лбу. Госпожа Стигелина тоже казалась усталой и довольной. Только ее щедро завитой парик чуть съехал на затылок. Впрочем, никто кроме Зверды не обратил на это внимания.
– Не знаю даже, что он будет делать, когда всех тут переимеет? В Харрену поедет, что ли? – меланхолически предположил Шоша.
– Начнет заново. По второму кругу, – строго сказала Зверда. – Какая Харрена? Ему и тут будет дел по горло. Я уж постараюсь.
Шоша бросил взгляд в сторону окна. Наконец-то, как они и ожидали, месяц затянуло тучами.
– Ну что, нам пора, – шепнул Шоша, прихватывая баронессу под локоть. – А то прадедушка наш Санкут там подзалежался.
– Авось, не скис еще, – сверкнула своими крепкими белыми зубами Зверда.
Они вышли. Вино и обильно заправленные специями блюда незаметно вскружили голову обоим. И Зверде, и Шоше.
Они не заметили, что почти сразу вслед за ними из-за стола поднялся пар-арценц Опоры Вещей Альсим, также известный в Пиннарине как чиновник Дома Недр и Угодий Ера окс Ланай.
4
Выйдя вослед Зверде и Шоше из дворца, Альсим накинул на плечи грязный плащ, покрытый латками, и нахлобучил на голову шапку из енота. От нее за версту разило псиной и житейской неустроенностью.
Шапка спускалась прямо ему на глаза. Длинный мех бросал на лицо беспорядочные тени, так что прохожим, идущим ему навстречу, казалось, что человек в плаще дряхл, одышлив и вдобавок зарос грязью и щетиной. Хотя Альсим по-прежнему оставался холеным, гладко выбритым и молодцеватым.
Походка Альсима тоже изменилась и стала разболтанной и шаркающей. Он подобрал у обочины дороги палку – вышел неплохой посох.
Спина Альсима ссутулилась, а плечи, казалось, стали уже.
