Удивительно, что она так привязалась к малышу. Теперь ей казалось, что искорка, которую она разглядела во время их первой встречи, когда он вцепился в ее лапу, освещала все его крохотное тело. Волчонок быстро двигался, отличался сообразительностью и потрясающим своеволием, так что огонь, разгоревшийся от искры, даже приходилось иногда усмирять. Откуда в этом крохотном существе такая неукротимость?
Медведица тяжело протопала к Фаолану и прикоснулась к нему широким носом. Он упал на спину, шутливо взвизгнув, как будто от боли.
– Вставай, – прорычала она.
– Нет, нет!
«Нет» и «еще молока» определенно были любимыми словами Фаолана. Звучали они немного иначе, чем если бы их произносили ее детеныши, да и голос у волчонка был тоньше, не такой глубокий. Медведица подумала, что это из-за грудной клетки, которая меньше, чем у медвежат. И вообще он такой худой, такой слабый. И рычит он не так низко, как медвежата. Правда, речь свою сопровождает жестами, очень знакомыми ей по повадкам собственных детенышей. Но все ли волчата именно так закидывают назад голову?
О волках она мало что знала и почти совсем не имела представления об их поведении. Однажды, скрывшись за огромным валуном, она наблюдала за стаей, разрывающей останки оленя. Все движения волков отличались четкостью и удивительной упорядоченностью. Сначала мясо ели одни члены стаи, затем подошли другие, словно спрашивая разрешения принять участие в трапезе. Интересно, как бы они поступили с таким скулящим и капризным волчонком, как Фаолан?
Вот и сейчас он снова шлепнулся на спину и отчаянно замолотил кривой лапкой по воздуху. Ему хотелось вернуться в пещеру, в ее уют и прохладный сумрак, ощутить спокойствие окружающей его со всех сторон земли; ему хотелось вновь ощутить знакомый запах реки и полежать на мягком мху полянки, где он любил дремать по утрам. Но больше всего ему хотелось свернуться калачиком на груди медведицы и сосать молоко. Даже сейчас, при одной только мысли об этом, в животе у него забурчало. Луковицы просто отвратительны на вкус. В них нет никакого сока. И они слишком жесткие для его зубов.
От своих мыслей Фаолан опять заскулил – на этот раз громко.
– Урскадамус! – прорычала медведица древнее медвежье ругательство, означавшее «проклятье бешеного медведя», и несколько раз резко фыркнула, выражая свое негодование. Так обычно поступают с детенышами, которые только начали капризничать.
Но Фаолан продолжал хныкать и валяться на спине, размахивая кривой лапкой.
«Так, довольно! Хватит потакать его слабостям», – подумала медведица, вдруг сообразив, что щенку нужно научиться превращать свои слабости в преимущества. Урок будет жестоким, но ему предстоит жить в еще более жестоком мире.
Она впервые злобно зарычала на него и резко ударила Фаолана по передней лапке. На этот раз он заскулил не от поддельной боли, а в зеленых глазах заплескалось изумление: «Как? Как ты могла?»
У медведей-гризли нет слов на каждый случай, и они не умеют объяснять детенышам все недостатки их поведения. Иногда лучше показать все на примере, а слова подберутся потом. Поэтому медведица прошла мимо Фаолана и в поисках луковиц принялась рыть землю передней лапой – той, которой редко пользовалась для подобных случаев. Этим она как бы говорила: «Используй кривую лапку! Научись рыть именно ею!»
Смиренно потупившись, волчонок принялся повторять за ней все движения. Он долго рыл землю, но под конец все же нашел луковицу.
Медведицу охватила гордость. Она подошла к Фаолану, издала низкий рокочущий звук и нежно облизала его мордочку огромным языком. Потом повернулась и продолжила рыть землю. Фаолан посмотрел на нее разочарованно. «Опять?» – подумал он, но все же прилежно продолжил скрести землю кривой лапкой. Ему не хотелось снова вызывать ее гнев. Хуже затрещины была только угроза не давать ему больше молока.
«А что останется мне кроме молока? Одни луковицы? Ужас!»
И он принялся копать с удвоенной силой.
* * *
Волчонок прекрасно усвоил урок. Медведица искоса следила за ним и заметила, что за очень короткое время он приспособился как-то по-особенному подворачивать кривую лапку и теперь мог пользоваться ею почти так же ловко, как и остальными.
Фаолан не только учился на удивление быстро, но и проявлял при этом завидную изобретательность. Но все же медведицу не покидало беспокойство, что она слишком мало знает о волчьих повадках. Ведь медведи старались держаться особняком, в отличие от сов, которые заключили с волками нечто вроде тайного союза еще в пору, когда те только появились в стране Далеко-Далеко. Иногда медведице казалось, что будь она совой, то Фаолану досталась бы более заботливая мать. Но, конечно, глупо было тратить время на пустые мысли и сожаления о том, чего в любом случае не могло быть.
Вместо этого она упорно пыталась вспомнить все, что знала о волках. Однажды с высокого утеса она наблюдала, как вместе охотились две волчьи стаи. Сразу было понятно, что поведение волков сильно отличается от охотничьих повадок медведей – те гораздо крупнее и сильнее, а волки недостаток физической силы компенсируют сообразительностью. И медведи никогда не сбиваются в стаи. Наверное, поэтому они и думают по-другому. Вот оттого-то волки и кажутся им такими сложными и загадочными.
«А еще совы! Совы такие умные!» – продолжила размышления медведица. Они умеют делать оружие и инструменты. В огненных кузнях они мастерят железные когти, которые прицепляют к своим собственным. Ей вдруг подумалось, что медведи не такие умные, как раз потому что крупнее, больше волков и гораздо больше сов. А потом в голову ей пришла самая тревожная мысль: «Наверное, я слишком глупа, чтобы воспитывать волчонка!»
Они возвращались в пещеру, и медведица обернулась, чтобы посмотреть на несчастного детеныша. Он совершенно выбился из сил и едва переставлял ноги, шатаясь из стороны в сторону и то и дело сходя с узкой тропы. Наверное, сейчас ему будет трудно даже цепляться за ее загривок. «Ну что ж, – подумала медведица. – Пусть я и глупая, но какая уж есть. Кроме меня, у него совсем никого нет». Она повернулась и взяла малыша так, как обычно носила медвежат, проживших на свете всего одну луну: голова его была зажата у нее в пасти, а тело болталось. С того момента, как медведица нашла Фаолана, прошло не менее двух лун, но он все еще был настолько маленьким, что такой способ переноски не представлял никаких сложностей.
Завтра им предстоит еще более долгий путь – к беличьим запасам коры. Кора белой сосны, которой белки устилают свои гнезда, – один из самых питательных продуктов, какие только можно отыскать весной, когда медведям чаще всего приходится есть траву, корни, орехи. Впрочем, если повезет, они найдут и саму белку, хотя мясо обычно появляется позже. Но ведь всегда есть надежда наткнуться на труп животного, не пережившего зиму. Даже сейчас, по дороге в берлогу, медведица постоянно вертела головой и принюхивалась, пытаясь различить характерный запах гниющей плоти.
* * *
На весну и на лето медведица нашла новую берлогу, самую уютную из тех, в каких ей доводилось жить. Берлога эта располагалась в ольховой рощице близ реки, у переката, в котором скоро запрыгает форель. Прямо у входа кивали головками желтые лилии, а крутой спуск к реке был сплошь усеян синими ирисами.
