— Князь Константин Остберг оказался предусмотрительным человеком, — посмотрев на Вадима, сказал Горовец. — Он положил на счета дочери приличную сумму денег, оформил ей два паспорта на другие имена. Видимо, он предчувствовал, что однажды она может остаться одна.
История самого Георгия Горовеца была куда менее драматична. Их с Зоей Вайдовой вытащили из постели, привезли в спецотдел, допросили. Тут подоспели начальники из Интерпола, долго объяснялись. С Горовеца взяли подписку о неразглашении подробностей дела, связанного с бомбежкой предместий сербского города Драгова. Дело было закрыто на веки вечные. Через несколько дней комиссара Горовеца отпустили, даже извинились.
— Вышел помятый, небритый; униженный и оскорбленный, — усмехнулся Георгий Горовец. — Тогда и решил — уйду. Буду лучше частным сыщиком. А недавние события лишь укрепили меня в решении подать в отставку — я неожиданно разбогател. Решил создать семью. Но вначале я должен разобраться с интересующим меня делом.
— У нас есть текст древней рукописи, которую искали в замке Волчье логово наши враги, — кивнула Катарина. — Странно, что отец ничего не знал о ней.
— И что это за рукопись? — спросил Вадим.
— Оригинал остался у меня в Праге, в банковском сейфе, — ответил за нее Горовец. — Пергаментный свиток был хорошо запечатан в шкатулке, но влага все равно просочилась и за столетия сделала его рыхлым и ломким. Мы с Зоей потратили несколько дней на то, чтобы отсканировать его. Только вчера пани Вайдова взялась за перевод.
Зоя кивнула:
— Свиток был написан на древне-арамейском языке, набатейское письмо. Я переведу его, но не так быстро.
— И как называется рукопись? — спросил Вадим.
— «Тайна дворца Шамсур», — ответила за переводчицу Катарина. — Зоя будет переводить, а мы — штудировать. Ты, Вадим, я и Паша. Вдруг свиток поможет нам?
— За эти дни Катарина рассказала нам столько всего, что я до сих пор не могу прийти в себя, — честно признался Горовец. — Я всегда был далек от мистики. А что скажете вы?
— Я тоже поверил не сразу, — кивнул Вадим. — К этому нелегко привыкнуть. Но лучше смиритесь.
— А вот я сразу поверила, — на ломаном русском призналась Зоя. — Сразу. Именно этого объяснения мне и не доставало!
Она протянула к девушке руку, сжала пальцы Катарины.
— Зоя — ученица профессора Пташки, того самого, кто написал книгу о тайных обществах прошлого по заказу князя Остберга, — объяснил Горовец. — Если вы не знаете, Пташку убила террористка Анна Ортман, она же подставила и князя Остберга перед лицом международных спецслужб по борьбе с терроризмом.
— Получается, мы — одна команда? — спросил Вадим. — Связанные одной целью?
— Видимо, так, — улыбнулся Горовец.
В дверь позвонили — торопливо, нервно, долго. Вадим уже знал, кого сейчас увидит. Он поторопился в прихожую. Паша ворвалась как ветер, едва не сшибла его с ног, бросилась в гостиную. Катарина встретила ее на пороге.
— Это та самая? — тихонько спросил Горовец, пока Паша рыдала, обнимая девушку.
— Она, — кивнул Вадим. — Пророчица, вещунья. Без нее никуда!
— У нас и впрямь команда, — уверенно проговорил Горовец. Переглянулся с Зоей Вайдовой. — И еще какая! Звездная!
К вечеру Горовец и его спутница отправились в самую респектабельную гостиницу Дымова, счастливая Паша уехала к себе.
— Что ты знаешь о нас? — спросил Вадим Катарину, когда они остались вдвоем у него дома.
— Многое, — улыбнулась Катарина. — Я уже говорила: ты знал меня не только юной Таис. А совсем другой. В полном расцвете женской силы и красоты. Той, которая любила прекрасного воина, который был старше ее ровно на восемнадцать лет. И без которой этот воин, Александр Палеолог, не мыслил своей жизни… Веришь?
— Я мог только мечтать об этом.
Катарина улыбнулась.
— Отец отпускал меня очень далеко, но сам не знал, где я была. А была я с тобой. И мы занимались любовью на львиных шкурах и шелковых покрывалах в твоем доме, в Никее, и это длилось часами.
Вадим покачал головой:
— Это слишком фантастично…
Катарина взяла его руку в свою.
— Но это было. А потом я сама научилась путешествовать, без отца, хоть это и опасно. И всякий раз мне так не хотелось уходить оттуда, возвращаться назад, в дом своего отца, в этот век. Где не было тебя. Где я опять оставалась одна. Взрослела, мечтала. Ждала… А теперь тебе предстоит узнать об этом самому.
— И когда?
Катарина пожала плечами:
— Если есть силы, то прямо сейчас. Все дело в том, что последний день, когда мы с тобой виделись, когда ты ушел, стало кровоточащей раной в сердце Таис. Исчезновение Александра Палеолога, томительное ожидание, год за годом убивали ее. Она ждала, но сердце подсказывало, что ее возлюбленного нет больше в живых. Только их дети, мальчик и девочка, и спасали Таис от полного отчаяния и смерти. Это и для моего сердца оказалось неизлечимой раной, хотя нас с ней разделяют восемь веков. Но это еще не все. Незадолго до отъезда Александра из Никеи исчез Дионисий — Палеолог уехал за ним.
— Это был день, когда его похитили?!
— Да. И если сейчас ты отправишься туда, то не лежать со мной на львиных шкурах, хотя, будешь там, не упусти момент, а следовать по торному пути. И, может быть, мы наконец узнаем, где та ниточка, что приведет нас к Мечу. Согласен?
— Да, — не раздумывая, кивнул Вадим.
Он сел в кресло, положил руки на подлокотники.
— Но ты должен думать о страшной боли, что поразила тебя.
— О боли?
— Да, она поразила тебя в живот, — Катарина приложила ему ладонь чуть ниже солнечного сплетения. — Вот сюда.
— Ты так хорошо знаешь, где и как это было?
Катарина покачала головой.
— Еще бы — я была с тобой. Не отходила от твоей постели, поила снадобьями, слушала, как ты бредишь. Так ты готов, мой рыцарь?
— Готов, — не раздумывая, ответил Вадим.
5
…Он видел Константинополь в огне. Беспощадное пламя бросалось от дома к дому, занимало улицу за улицей. Языки огня плясали и вырывались отовсюду, принимаясь за храмы и сады, дворцы и дома бедняков, никого не жалея. Люди метались, ища родных и близких, и погибали в пожаре…
А потом собственный крик отрезвил его — и он оторвал голову от подушки. Но чьи-то руки, заботливые и нежные, заставили его вернуть голову в прежнее положение.
— Успокойся, Александр, ты дома, — уговаривал его голос, родной и близкий. — Врагов нет — ты дома…
Она прижималась к нему лицом, щекой к щеке, и эта близость усмиряла его. И даже боль, пронзавшая его желудок раскаленным прутом, немного отступала.
