— Что за секреты от меня? — с нарочитым негодованием спросила Виола, когда он держал ее в своих объятиях. Влажные локоны юной женщины, темные, вьющиеся, облепили ее лицо. — Вы с господином — словно заговорщики! Я разозлюсь на вас обоих, клянусь богами!
Свет масляного светильника неровными порывами выхватывал из темноты ее счастливое лицо. Ноздри ее раздувались с нарочитым гневом. Но в глазах было желание — обладать любимым, открывать его снова и снова.
— Однажды я расскажу тебе обо всем, но не теперь! — прошептал он ей на ухо, уже цепляя мочку, пронизанную золотым кольцом, губами — цепляя жадно. — А пока я могу сказать только одно: я люблю тебя, милая моя Виола! Люблю! Люблю!
2
Солнце взошло над Римом, осветив крыши храмов и дворцов. Великий город пробуждался ото сна, когда трое мужчин остановили коней у дома под Авентинским холмом, недалеко от храма Фортуны, за которым широкой змеей пролагал свое русло сверкающий в первых лучах Тибр.
В этот дом захаживали многие, кому хотелось узнать будущее. Тут жил старый авгур Маруллус, давно ушедший на покой, но успешно гадавший по требухе птиц и свежепролитой крови. В отличие от молодых авгуров и прочих предсказателей, мало веривших в свое искусство, он в него верил свято, и, может быть, поэтому к нему шли римляне. Маруллус верил, и древние римские боги помогали ему в его искусстве!
Гостям открыла молоденькая девушка.
— Ты ли это, Прозерпина? — с улыбкой нахмурился Лонгин. — Как же ты выросла, повзрослела!.. Дома ли твой дед?
Девушка провела их в отдельную комнату, в середине которой на деревянной подставке стоял медный чан. Скоро вышел и сам старик в белоснежной тоге.
— Узнаешь меня, добрый Маруллус? — спросил старший из гостей. — Да хранят боги твой дом!
— Сенатор Константин Лонгин! — прищурив глаза, сказал авгур. — Узнаю твой голос! Да хранят и тебя боги! А я ведь стал совсем слеп! Года берут свое. Что привело тебя ко мне?
— Желание знать, — ответил тот. — Мне нужен твой дар, Маруллус. Но вот странно: ты теряешь зрение, а я слышал, что в твой дом еще не заросла тропа жаждущих узнать будущее…
— Все верно, Лонгин. Боги были милостивы ко мне, и Прозерпина переняла мой дар. — Он позвал внучку, та вошла и вновь поклонилась важному гостю. — Мы слушаем тебя, сенатор…
Александр взглянул в глаза девушки — огромные, карие, неподвижные. Они лучились удивительным светом. Девушка улыбнулась ему.
— Золотой дракон в центре звезды, вот что интересует меня, милая Прозерпина, — сказал сенатор Лонгин. — Скажу тебе сразу, это недобрый знак. Сможешь ли ты увидеть его?
Через полчаса старый авгур занес жертвенный нож над цветастым петухом, чьи ноги со шпорами были крепко связаны бечевой, и отсек ему голову.
Кровь брызнула в медный чан…
Прозерпина подошла к медному чану с курившейся ароматом палочкой, от которой пряно пахло, поводила над кровью петуха и заглянула внутрь. Она смотрела туда долго, и гости не смели даже вздохнуть. Девушка хмурила брови, вглядывалась в бурую жижу, вытягивая губы в трубочку, дула на нее, то ли разгоняя дым, то ли волнуя птичью кровь, но по жиже то и дело проходила ленивая вязкая рябь.
Так прошло с четверть часа…
— Я вижу, — наконец сказала она. — Вижу…
Отложив курившуюся палочку, девушка вцепилась в края медного жбана так, что пальцы ее побелели.
— Вижу старое кладбище, рядом с ним храм и колодец. Но это не наше кладбище. Чужие боги на могильных плитах — у нас таких нет! Я вижу играющего дельфина, тигра с открытой пастью, спящую кошку, человека в маске с молотом в руках…
— Это этрусское кладбище, — с уверенностью сказал Константин Лонгин.
— Именно так, — кивнул старик Маруллус.
— Я вижу могилу, — продолжала девушка. — Но памятник на ней страшный. На нем высечен лик чужого бога. Он с открытой пастью и клыками, гривой и маленькими ушами. Это очень страшный бог…
Прозерпина закрыла глаза, вновь открыла их, выдохнула:
— Видение уходит…
Она распрямилась, лицо ее показалось мужчинам уставшим.
— Это все, милая? — спросил у нее Маруллус.
Прозерпина кивнула:
— Все.
— Но этрусских кладбищ сотни! — развел руками Лонгин. — Когда-то этруски владели и Римом! А их кладбища на севере, на западе и на юге. Где же нужное нам?
— Не забудь про надгробный камень — про чудовище, охраняющее могилу, — напомнил ему Маруллус. — Его вряд ли позволят оставить в нашей стороне — такое останется только в Этрурии, на исконных землях.
— Это верно, — согласился Константин. — Послушай, авгур, — обратился он к старому знакомцу. — Отпусти Прозерпину со мной — она станет нашими глазами.
Старик задумался.
— Нет, — отрицательно замотал головой. — У меня, кроме нее, нет никого. — Он вновь замотал головой. — Не отпущу, Лонгин.
— Дом твой ветшает, — хитро предостерег его сенатор. — Средств вам с внучкой хватает только на скромное житье. А я дам тебе пять фунтов золотом. Это — шанс поправить дела. Ты тотчас поднимешь хозяйство… Ну?
Обещание было лестным! Ох, лестным!
— Что скажешь, Прозерпина? — спросил у внучки дед.
Девушка поймала взгляд важного сенатора, грозного Аристарха, симпатичного Александра…
— Я согласна, дедушка, — сказала она.
— Но как девушка поедет с мужчинами? — спросил Маруллус. — Что подумают люди?
— Мы нарядим ее юношей, — усмехнулся Лонгин.
Улыбнулась и Прозерпина. Старый авгур кивнул головой:
— Я отпущу ее только в том случае, если ты сам поедешь с ней и будешь лично отвечать за нее, — сказал он. — И деньги получу вперед.
— Все будет так, как ты скажешь, Маруллус, — облегченно выдохнул Лонгин.
Вечером они выехали из Рима в сторону Кампании. Прозерпина закрывала глаза и, затаив дыхание, говорила: «Туда», — и они беспрекословно подчинялись воле юной девушки, одетой юношей. На третий день они въехали на исконную территорию этрусков…
Перед ними была таинственная и загадочная земля! За тысячу лет до основания Рима они поселились на этой территории! Этруски пришли из далекой Анатолии, а может быть, и еще дальше — из самой Финикии! Рим долго воевал с ними, даже подчинялся им, несколько римских царей вышли из знатных этрусских семей! Но затем загадочный народ стал сдаваться. И все же прагматики-римляне опасались своих побежденных соседей — называли их колдунами и пророками. Царство мертвых Этрурии отпугивало Рим!
Ночью пять путников остановились в кампанской таверне «Черный теленок». Их встретил старый широкоплечий кабатчик, оказавшийся бывшим легионером. В отдалении болтали две проститутки средних лет в ярких и открытых туниках — они сторожили здесь своих клиентов. Полуночники заказали холодных цыплят, бобы и вино. Кабатчик открыто кивнул на шлюх, спросил, не желают ли господа поразвлечься, но крепкий пожилой старик с короткой стрижкой седых волос отказался за всех.
