– Так это вы в нашу дружину хотите, почтенный окс Хур? – спросил он Эгина после того, как Адагар с полчаса объяснял ему, по какому делу на Фальме Эгин окс Сур (разумеется, лгал) и какой он весь из себя образованный и положительный.
– Был бы рад такой чести. Но только еще в Пиннарине я получил ранение, которое не позволяет мне служить…
– Так вы из Варана! – изумился Вэль-Вира, хотя два коротких колокола назад Адагар рассказывал ему о том, что Эгин – варанец, Эгин слышал это собственными ушами.
– Именно так.
– Значит, последний раз спрашиваю, не хотите в дружину?
– Был бы рад такой чести, но…
В таком духе они и побеседовали. Теперь, увидев загадочного барона, Эгин почему-то уже не сомневался в правоте Зверды и Шоши. Он уже стоял на их стороне в будущей войне. Вэль-Вира показался ему человеком недалеким, самолюбивым, подозрительно забывчивым и склонным к самодурству.
Либо – подозрительно ловко разыгрывающим все эти мелкие пороки во имя сокрытия подлинных, непроглядно черных глубин своей души. Последняя мысль не показалась Эгину ни забавной, ни оригинальной. На своем веку он повидал всякого.
– Если хотите, будете учить мое чадушко варанскому языку, – напоследок предложил Вэль-Вира. Видимо, ему до слез хотелось занять чужеземца чем-нибудь практическим, полезным.
– Я как следует обдумаю это предложение. А сколько лет чадушку?
– Скоро два годка будет.
– Очень хорошо, что два годка, – сказал Эгин покладисто и, низко кланяясь, попятился вслед за Адагаром к выходу из зала для аудиенций.
– Какой воин! Ты видел, какой огонь в глазах!? Какая воля! – восхищался Адагар, когда они шли по лестнице. Похоже, странник был искренне предан барону Гинсавер.
ГЛАВА 15. ЭГИН, ЗВЕРДА, АДАГАР
«Любовь – это игра, где победителю достается побежденный.»
Хармана Гамелин
1
Прошло пять дней. Приближался день свидания со Звердой. Не посвящая в свои планы Адагара, Эгин исподволь готовился к отъезду.
Щепетильность Эгина больше не донимала. Тот факт, что ему придется обмануть мага, который сделал для него невозможное – глиняного гнорра – больше не жег его совести, не саднил на душе. Его совесть, казалось, уснула.
И горькие упреки Овель, которые некогда тревожили его ночами, больше не гостили в его сновидениях. Овель, Пиннарин, гнорр – все это перестало для него существовать.
Да и наблюдательность, которая редко изменяла Эгину, на сей раз его покинула. Он не заметил, что Адагар, последние дни пребывавший в приподнятом настроении – он много и охотно шутил, смеялся, по-козлиному тряся бородой и прихлебывая бодрящие эликсиры, – вдруг помрачнел и как-то остепенился. Эгин не заметил, что за поясом у Адагара теперь висела запечатанная воском фляга. Время от времени Адагар нежно поглаживал эту флягу рукой, словно котофея.
Эгин не знал, да и не мог знать, что это за фляга. Тем более, не мог он предположить, что за сущность в этой фляге обитает. И тем более странным показалось бы ему все это, если бы ему сказали, что эта сущность, как и он сам – из Пиннарина, и что она тоже имеет некоторое отношение к Своду Равновесия.
Сущность называлась «шептуном». Раньше шептун обитал в Комнате Шепота и Дуновений, в той самой, через которую должны были проходить все кандидаты в гнорры. И через которую удалось пройти только одному – Лагхе Коаларе.
Эгин, конечно, не знал, что к помощи этого шептуна Адагар прибег в тот день, когда он, Эгин, якобы отправился в Маш-Магарт. Рассеянность подозрительного варанца, его горящие глаза – все это показалось бдительному Адагару подозрительным. И он решился – ибо общение с шептуном всегда требовало решительности, поскольку было сопряжено с риском для жизни – задать шептуну вопрос. Адагар хотел знать, не обманывает ли его Эгин насчет Зверды.
Шептун повалил полдубравы, где любил музицировать Адагар. Шептун едва не ослепил Адагара, когда тот потребовал от него быстрого сгущения. Но в конце концов шептун рассказал страннику правду. Ибо при широком наборе явных и откровенных несовершенств сущности, именуемые шептунами, обладают одним несомненным достоинством: они не умеют лгать.
2
Зверда сидела на шкурах у пылающего очага и вслушивалась в шорохи за окном охотничьего домика. До восхода луны оставалось всего ничего. Зверда воевала со скукой.
Мешочек из тафты, расшитый бисером, который лежал у нее на коленях, был наполнен отборными лесными орехами, конечно, чищенными. То и дело Зверда запускала руку в мешочек и клала ореховое ядрышко себе на язык – Зверда была лакомкой.
Гэвенг-форму человек она любила в частности за это – за возможность по-человечески кушать орехи, смородину, сладости, и при этом ощущать их вкус во всей полноте, предоставляемой именно людским языком. Кроме того, лишь в гэвенг-форме человек у нее получалось быть легкомысленной и любопытной, немного глупой и веселой. В других гэвенг-формах было возможно все, кроме легкомыслия и любопытства.
Кроме того, только в гэвенг-форме человек можно было ссориться и ругаться так сочно, так проникновенно, как они с Шошей. Что жалкая хула страны гэвенгов по сравнению с местным низовым жаргоном!
Зверде показалось, что она слышит шаги. Она вынула из мешочка зеркало и посмотрелась в него. О да, она была хороша.
Белоснежное, струящееся платье из тонкого шифона с узкими рукавами, вытканными серебряной нитью. Каждый из рукавов имел у самого запястья паутинковой ширины петлю, которая по последней харренской моде цеплялась на средний палец, чтобы рукав хорошо облегал предплечья и подчеркивал аристократическую худобу кости.
Горностаевая мантилья, высокие сапожки из нежной замши, щедро обсыпанные жемчугом и хризолитами, подчеркивающими выбитый узор. Девяносто шесть косичек с серебряными шариками на концах каждой – Зверда помнила, что Эгину больше всех нравилась именно эта прическа. И, наконец, варежки из белого бархата с горностаевым подбоем, в мешочке у дивного, широкого кожаного пояса из кожи марала, завсегдатая ринской повседневности – весь этот чудный реквизит Зверда-медведица принесла с собой в походной сумке. «Интересно, наверное, со стороны выглядело – медведь с сумкой!» – хихикнула Зверда.
Шаги приближались. Зверда поправила прическу, спрятала зеркало и повернулась к двери.
На пороге стоял Эгин. С его походного плаща лила вода, на лице застыло выражение рассеянности, а может пламя очага чересчур причудливо освещало его лицо.
Первым порывом Зверды было кинуться к нему навстречу. Но она совладала с собой, сохранив для вошедшего свою художественную неподвижность. Ей хотелось, чтобы Эгин сделал комплимент ее блистательной внешности – варанская учтивость нравилась баронессе. На одну только прическу она убила три часа, ведь на этот раз служанки с ней рядом не было, все остались в Маш-Магарте!
