– Я… Предлагаю? – Йор, вняв увещеваниям гнорра, чье «самообладание» оказало на него отрезвляющее воздействие, наконец-то взял себя в руки. – Не знаю, мой гнорр. Я в растерянности. Прошу меня простить, но после таких новостей рассудок просто отказывается служить! В одном я уверен – их надо убивать, жечь, топить, изничтожать, вырывать их сердца и дыхания!
– Не будьте таким кровожадным, – нервно хохотнул Лараф.
Йор поднял на гнорра глаза, исполненные недоумения и жути.
– Я шучу. Шучу, – поспешил сказать Лараф. Теперь, глядя на сбрендившего Йора, застывшего в позе готового к драке бешеного пса, он со всей ясностью понял, что спустить на тормозах сообщение баронессы Лои не получится.
Он не без труда вытолкал Йора за двери. Теперь руки тряслись не только у Йора, но и у него самого.
«Что же делать? Что делать? Что? Йор – моя самая верная и самая надежная опора в этом гнезде профессиональных изменников. Если я потеряю доверие Йора, этого чокнутого охотника на нечисть, можно сразу расписаться: моя карьера в Своде окончилась. Старый извращенец придумает какую-нибудь западню, из которой я не смогу выкарабкаться – теперь ему удалось узнать меня очень хорошо. И никакая Овель тут не поможет. Казнить Йора прямо сейчас? Пока он не успел растрындеть сногсшибательную новость всем аррумам, эрм-саваннам и рах-саваннам? Нет, это не годится. Не поймут. Все эти драные аррумы и эрм-саванны его родной Опоры Единства меня ненавидят. Это ясно. Ненависть у них как пена у бешеных выступает. Еще этот Гинсавер… А Зверда? Куда она смотрела? Кто вообще такая эта сучка Лоя? Какой-то Семельвенк… Чего эту Лою угораздило сюда тащиться? Правдолюбцы! Злюки! Болтуньи! Кругом ведьмы! Может, спросить у Зверды? Сейчас, быстренько Большую Работу… Пусть скажет, что делать.»
Лараф подошел к книге и посмотрел на нее с надеждой и любовью. Но открыть книгу Лараф отчего-то не решился, может быть, от общего перевозбуждения.
Затем он снова направился к окну. На уцелевших стенах Гинсавера стояли караулы. Тихо чадили костры. Солдаты лежали вповалку, закутавшись кто во что. Лагерь спал и, судя по редким, непонятно кому принадлежащим вскрикам, сновидел кошмарами.
Наконец-то стало тихо. В этой ночной тишине было слышно, как в соседней комнате печатает свои железные шаги Йор.
«Сумасшедший! Они все в этом Своде сумасшедшие! В него других, кажись, и вовсе не берут. Им бы все убивать, искоренять. Им бы Изменений и Обращений, да побольше! Как в Посаде говаривали: лежа, лежа, да все за то же!»
Лараф снова посмотрел на книгу. Нет, он не успеет проделать Большую Работу. «Шилолов Йор не выдержит под дверью так долго. Размаздонит дверь своей бычьей башкой. Ему подавай мудрый ответ. Да поскорее! Вот будет номер, если он меня застукает на этом деле, среди семиконечных звезд! То-то у него рожа вытянется! Может, разве, удар его хватит? Но ведь здоровый, хоть и старый. Короче, на удар надежды мало…»
Пока Лараф бился над решением, его палец машинально вычертил на столе, покрытом тонким слоем свежей штукатурки, семиконечную звезду.
«Шилол, ну почему эти гэвенги такие медленные? Вот если б они были здесь – и проблемы бы не было!» – сокрушался Лараф, хотя прекрасно помнил о том, что это он поспешил, а не бароны опоздали.
«Может, отправить письмо? Спросить что делать? Но где так срочно взять альбатроса? А ведь Йор дожидается. Так скоро с ответом от баронов не обернешься!»
Тупо глядя перед собой, Лараф навис над столом. Звезда жирной раскорякой сияла на его крышке. «Надо вытереть, а то еще этот Йор увидит и начнет истерики. Может, сука, и догадаться, что к чему!»
Лараф стер звезду ребром ладони. Запачкал мелом рукав кафтана из дивного синего бархата. Как вдруг в его голову пришла первая стоящая идея.
«А ведь Зверду можно стереть так же, как эту звезду! Что мне, в сущности, мешает?»
Не успел Лараф промыслить эту простую мысль, как ужаснулся собственной дерзости. Его ноги похолодели – словно ушли по колено в звенящий омут безвременья, словно те годы страха и отчаяния, в которые вытянулись для него короткие колокола первой Большой Работы, текли по его сосудам вместо крови.
«Но ведь выхода больше нет!» – начал рассуждать Лараф, когда столбняк прошел. «Если я скажу Йору, что не собираюсь ничего предпринимать, этот сумасшедший убьет меня сам! И все насмарку! Он зарежет меня, как петуха!»
Вслед за этим ему вспомнилась Зверда и разные неприятные сцены из его жизни, словно кто-то нарочно собрал их вместе для небольшого парада. Вот Зверда злобно хлещет его по щекам, сцепив зубы, а потом как ни в чем не бывало зовет его «сладеньким». Вот она называет его дегенератом и они с Шошей заливаются вульгарным гоготом…
«А взять хотя бы как они с Шошей меня чуть не сожрали тогда, невдалеке от Пиннарина!»
Лараф вспомнил свое многочасовое сидение на дереве, магдорнскую черепаху, разрывающую труп какого-то удальца из Свода своими мощными челюстями, хруст одежды, пропитанной задубевшей на морозе кровью, и невольно поежился.
«Они даже не думали о том, что со мной тогда творилось! Что я чувствовал!» Ему стало противно. Ему захотелось отомстить.
«Убить Зверду», – тихо произнес Лараф и тут же вжал голову в плечи.
Но ни одна молния не низвергнулась на него из-под потолка баронских апартаментов. Все оставалось спокойно. Только в соседней комнате гремел каблуками Йор.
«А что если медведица убьет меня?» – спросил себя Лараф.
«А что она, интересно, и так сделает после того, как Вэль-Вира будет уничтожен?» – возразил Лараф сам себе.
«А ведь Зверда с Шошей – единственные существа, которые знают все о подмене гнорра!» – сказал Лараф.
«Тем более, их следует уничтожить. Хватит того, что я сам знаю все о подмене гнорра!» – решил наконец Лараф.
«Интересно, что скажет подруга?»
Стараясь непонятно зачем ступать тихо, Лараф подобрался к «Семи Стопам Ледовоокого» и остановился подле них в нерешительности.
С одной стороны, вроде бы книга и Зверда были для него чем-то вроде разных концов одной веревочки. Потянешь с одного конца – получишь Зверду. Потянешь с другого – получишь книгу. Таким образом, вопрос о том, как отреагирует книга на предложение убить Зверду, был риторическим. Не может же левый конец веревочки хотеть уничтожения правого? Это так логично!
Но с другой… Лараф каким-то образом чувствовал, ощущал солнечным сплетением, что с недавних пор книга любит его. Любит больше, чем Зверду. Что она больше не хочет быть веревочкой. Или «просто веревочкой». А значит – к Шилолу логику!
Прошелестев страницами, книга распахнулась.
«Желтые листья сгреби в кучу и сожги,
Больной зуб – вырви,
То, что отслужило – принадлежит небытию.»
Все было прозрачно в этом указании.
«То, что отслужило – это Зверда с Шошей. Ведь если посмотреть на вещи трезво, так это не я им помогаю, а они мне. Они помогали мне стать гнорром. Я им стал. Теперь они мне не нужны, да еще и свербят, как больной зуб. Значит, небытие должно завладеть тем, что принадлежит ему по праву. Бароны должны быть убиты!»
