— Хорошо, — ответила девочка.
Она взяла еще одну куклу и сняла с нее одежду.
— Чем это ты здесь занимаешься?
— Рисую треугольники на куклах и разговариваю с Чонси.
— А-а, — протянула мама. — Со своим новым особенным другом по имени Чонси?
— Угу, — сказала Челси, нарисовав треугольник на лбу у куклы. Очень красиво.
— И о чем же ты с ним говоришь?
— Да так, — ответила она. — О цветах, о моем розовом платьице, о мультиках, о баскетболе, о гравитации, о мороженом, о Боге, о куклах и…
— Хорошо, моя милая, — сказала мама, перебивая Челси. Она даже немного посмеялась. Правда, дочь не поняла, что тут смешного.
— То есть ты все время беседуешь с Чонси, — задумчиво повторила мама. — И решила изрисовать все куклы маркером? Смотри, не испорти их, милая.
— Я ничего не испорчу, — сказала Челси. Она взяла блондинку Барби с синими треугольниками на руках, ногах и лице. Девочка держала куклу так, чтобы мама могла все рассмотреть. — Видишь? Ничего не испортила. Они стали намного лучше. Я делаю их красивыми.
— Ну, ладно, — вздохнула мама. — Позови меня, если я тебе понадоблюсь. Договорились?
— Хорошо.
Женщина закрыла дверь. Челси положила блондинку Барби в правую кучу и схватила следующую куклу из левой кучи.
ПОДРОСТКОВЫЙ СТРАХ
Маргарет понимала, что не должна плакать.
Это ведь все-таки ее работа. Но, глядя на лицо бедной девчушки, трудно было удержаться от слез.
— Пустите меня! — кричала девочка. Она дергалась, но вырваться была не в силах. Даже если бы ей удалось распутать или разорвать кожаные ремни-манжеты, бежать из крошечной камеры было попросту некуда.
Видеокамеры, установленные в палате, давали превосходную картинку: белые, обработанные эпоксидным составом стены сверкали под светом потолочных неоновых лампочек. Запястья и лодыжки Бетти были привязаны кожаными манжетами к тележке, которую обычно использовали для аутопсии. Тонкий кусок пенопласта в изголовье мог в некотором роде служить подушкой, но в остальном рассчитывать на какой-либо комфорт здесь не приходилось. На девушке был синий больничный халат, заляпанный фиолетовыми пятнами — в тех местах, где из ран просочилось много крови.
— Мы ввели ей состав WDE-4–11, — сообщил Дэн. — Это помогло затормозить реакцию апоптоза, но распад тканей до сих пор не прекратился, особенно в областях лицевых поражений.
— Нужно немедленно ее прооперировать, — сказал Эймос. — Мы должны удалить все проблемные участки и посмотреть, можно ли остановить цепную реакцию.
Маргарет повернулась к Чэпмену.
— Она не рассказала, когда у нее впервые проявились эти симптомы? Что она вам сообщила?
— Да она просто не желает с нами разговаривать, — хмуро ответил он. — Ей почему-то взбрело в голову, что мы хотим ее убить. Она продолжает спрашивать про своего отца, но я думаю, девчонка уже знает, что он мертв. Она спрашивает также и про мать…
— А вы связывались с матерью? — спросила Маргарет.
Дэн покачал головой.
— Пока нет. Не пробовали.
К нему повернулся Эймос.
— Что, черт возьми, ты хочешь этим сказать? Как так — не попробовали? Девчонка только что потеряла отца! Ей нужна поддержка семьи.
— У меня приказ держать всех инфицированных в строгой изоляции, — объяснил капитан.
— Никаких контактов до тех пор, пока я не передам ее под контроль более высокопоставленному эксперту. То есть вам, доктор Монтойя.
— Что ж, отлично, — сказала Маргарет. — Теперь она переходит под нашу опеку. Кларенс, пожалуйста, свяжись с матерью девочки.
— Нет, — тихо ответил Отто.
Маргарет ошеломленно уставилась на него. Дэна еще можно было понять, он был военным, но Кларенс?!
— Нам нужна помощь кого-нибудь из родных этой девочки, притом немедленно!
— Боюсь, мы не можем этого сделать, док, — сказал он.
— Но у нее же нет треугольников! — не выдержала Маргарет. — Что-то она, конечно, подхватила, но никакие твари не собираются вылупляться из ее тела. В этом смысле она не представляет никакой угрозы.
Кларенс покачал головой.
— Ты же сама понимаешь, Маргарет, что мы не можем утверждать это наверняка. Сколько раз ты сама говорила мне, что болезнь может распространиться, стать инфекционной? Ты же говорила, что она мутирует, не так ли?
Маргарет не нашлась, что ответить, ведь сейчас он фактически поймал ее на слове.
Эймос указал на монитор.
— А ведь она — американская гражданка. Которую держат в клетке. Да, именно в клетке. И у нее есть права, черт побери.
Кларенс снова покачал головой:
— Нет, в данный момент это не совсем так. Как только мы свяжемся с ее матерью, будь уверен: журналисты сразу же раструбят по всей стране.
— Пресса? — воскликнул Эймос. — Ты так волнуешься по поводу прессы? Послушай, ты, исправный служака…
— Эймос, остановись! — нахмурилась Монтойя. — Он прав. Болезнь Бетти вполне может быть заразной.
Хант посмотрел на нее как на сумасшедшую.
— Что ж, она, конечно же, может оказаться заразной, — нахмурился он. — Именно поэтому мы и поместили ее в чертову биокамеру. Но она ведь по-прежнему остается испуганным подростком. Нуждается в семье. Мы можем доставить сюда ее мать и держать под наблюдением. Ну, или что-нибудь в этом роде.
— Насчет журналистов он тоже прав, — добавила Маргарет.
— Марго, что, черт возьми, с тобой происходит? — удивился Эймос. — Ты же врач. Помнишь фразу primum non nocere?
Монтойя глотнула. В переводе с латыни это означало «прежде всего не навреди». Фраза не являлась частью клятвы Гиппократа, но эти слова до сих пор вбивались в голову каждого студента-медика.
— Да, помню, — ответила она. — Но я помню и другую латинскую фразу — ту, которую мы обнаружили в спальне у Кьета Нгуена, в доме с мертвыми детьми. E pluribus unum. Помнишь?
Хант промолчал. Он отвел взгляд.
— Что это значит, Эймос? Скажи.
— «Из множества единство», — спокойно ответил он.
— Поэтому будем выполнять приказ, — сказала Маргарет. — Мы не станем звонить членам ее семьи. Надевайте костюмы. Надо пойти к ней и поговорить.
Облачившись в биозащитные костюмы, Маргарет и Эймос зашли в секционную. Воздухонепроницаемая дверь вела в проход, соединявший два трейлера. Свет лампочки над дверью сменился с красного на зеленый. Хант открыл замок и толкнул дверь, выйдя в коридор длиной четыре фута, завершающийся еще одной такой же дверью. Они должны были закрыть первую дверь и открыть другую, потому что, с одной стороны, это воздушный шлюз, а с другой — в проходе все равно не хватало места, чтобы открыть обе.
