Харпер храпит Тханху прямо в ухо. От этого он проснулся? В комнате слышен еще какой-то звук. Опять этот шорох. Будто кто-то шуршит целлофановым пакетом. Слышишь? — спрашивает Тханх. Язык у него распух и еле ворочается во рту. Харпер! Харпер произносит: х-р-р. Звук между тем усиливается. Харпер говорит: что за черт, Тханх? Тханх сидит на кровати. Он все еще пьян, но ему кое-как удается осмыслить то, о чем несколько часов назад ему пытался рассказать Харпер. Наоми родила. Харпер, говорит он. Харпер встает и включает свет. В комнате заметно какое-то движение, будто течет какая-то черная жидкость. Из чучела Дурного Когтя густым потоком выползают жуки — на стол и вниз по стене, по полу и в сторону кровати и окна. В их движении наблюдается некая поспешность, будто они торопятся совершить какое-то важное, ограниченное по времени дело. Их подвижная, объемная масса — это всего лишь тень чего-то незримого, передвигающегося по комнате. Бегущая ночь. Будет еще ночь в неонатальном отделении интенсивной терапии, гораздо позднее, когда Тханх посмотрит на другую ячейку инкубатора и увидит, как внутри, по стенке, в фиолетовом свете ползет паук. Да такое случается каждый год, говорит медсестра, когда он ее подзывает. Они тут каждую весну мигрируют… или как это называется… Повсюду пауки. Она подбирает паука в чашку. «Господи боже! — восклицает Харпер, увидев наконец чудовищную вереницу, ползущую из Дурного Когтя. — Какого хрена?» Они с Тханхом выбегают из комнаты так быстро, как только могут. Вниз по лестнице, прочь из этого дома. Спотыкаясь, бегут по жесткому песку пляжа к пристани. На пляже стоят бугристые юрты, черные, тихие. В небе — целая россыпь звезд. Бог испытывает необузданную нежность к звездам, а также к жукам. Ко всему, что маленькое и находится очень далеко. Харпер взял чемодан. Тханх вынес обувь. Они уверены, что непременно что-нибудь забыли.
Они сидят на пристани. Ты помнишь, что я тебе говорил вчера вечером? — спрашивает Харпер. Тханх говорит: скажи еще раз. У нас есть сын, говорит Харпер. Его зовут Уильям. Имя выбрала твоя мать. Уильям. Она хотела, чтобы у него было имя. На всякий случай. Позвоним им, когда доберемся до материка. Вылетим первым же рейсом. Если рейсов не будет, возьмем машину напрокат. До материка можно вплавь, говорит Тханх. «Это ужасная идея», — говорит Харпер. Он обнимает Тханха. Вдыхает запах его волос. Все будет хорошо, успокаивает его Харпер. Может, и не будет, говорит Тханх. Не знаю, смогу ли я это выдержать. Почему мы этого хотели? Харпер говорит: смотри. Указывает вдаль. Там, вдалеке, горят огни материка. Ближе: по воде движется свет. Он приобретает очертания корабля, и корабль подходит так близко, что рулевой может бросить Харперу трос. Он подтягивает лодку. Из лодки на берег выбирается какой-то человек. Переводит несколько озадаченный взгляд с Харпера на Тханха. Это жених. Он говорит: «Вы меня ждете?» Тханх хохочет, но Харпер широко раскрывает руки и обнимает Дэвида. Поздравляет его. Затем Дэвид идет по пляжу к дому. За ним тащится его тень, цепляясь за траву в песке и мелкие камушки. Что он за человек? Не очень хороший, но Флер его любит, да и какая Тханху и Харперу вообще разница? Даже обслуга женится. Законом это не запрещается. Они садятся на корабль и возвращаются на материк. Под стеклянное дно, привлеченная светом, подплывает рыба. Харпер платит рулевому, которого зовут Ричард, сто баксов, чтобы тот доставил их в аэропорт. К тому времени, как они садятся в игрушечный самолетик, который доставит их в Шарлотт, откуда она смогут вылететь в Бостон, у Тханха начинается чудовищное похмелье. Из-за похмелья он не в состоянии думать. Может, это и хорошо. Милосердно. Пока они ждут рейса, Харпер разговаривает с Хан и еще раз с Наоми. В такси, которое везет их в детскую больницу, Тханх и Харпер держатся за руки. Хан встречает их в главном вестибюле. «Идемте, — говорит она. — Идемте, познакомитесь со своим сыном».
На острове Флер и Дэвид женятся. Разрезают торт. Открывают свадебный подарок, который стоил слишком дорого. Проходят дни. Проходят месяцы. Годы. Иногда Тханх вспоминает Бэд-Кло, процессию свадебных платьев, обслугу, приближающийся к острову кораблик. Место, где он подобрал камушек. Иногда Тханх гадает: этого ли он пожелал в тот момент, когда пытался не загадывать вообще никаких желаний? Попросил ли он именно об этом моменте? Или о чем-то другом? Быстротечные радости. Тень долины теней. Даже здесь, даже здесь он гадал: может, это оно?
Наступает день, когда они могут забрать мальчика, своего сына, из неонатального отделения интенсивной терапии и привезти его домой. Они подготовили ему комнату. В конце концов, у них было время, даже слишком много времени, чтобы обставить комнату обычными вещами. Колыбелькой. Плюшевыми животными. Ковриком. Стулом. Лампой.
Однажды в колыбельке ребенку становится слишком тесно. Мальчик учится ходить. Наоми заканчивает колледж. Иногда она водит мальчика в зоопарк или по музеям. Как-то раз она говорит Тханху: иногда я забываю, что он не умер. Так долго длился весь этот ужас. Временами я думаю, что на самом деле он умер, а это совсем другой мальчик. Я люблю его всем сердцем, но иногда не могу перестать плакать о другом ребенке. У тебя когда-нибудь так бывает? Харпер по-прежнему слишком много работает. Иногда он рассказывает мальчику историю о том, как тот родился, об острове и о свадьбе. О том, как Харпер в свадебном платье приехал на кораблике со стеклянным дном, и ему сообщили, что у него родился сын. Хан стареет. Она говорит: иногда я думаю, что когда умру и стану призраком, я вернусь в эту больницу. Я провела там так много времени. Я буду призраком, который постоянно моет руки и ждет. Я не знаю, кому еще являться. Мальчик растет. Это тот же ребенок, хоть иногда и трудно поверить, что это правда. Тханх и Харпер по-прежнему женаты. Мальчика любят. Тот, кого любят, страдает. Все любимые страдают. И чтобы избавить их от этих страданий, одной любви недостаточно. Любовь, и только любовь. Вот чего ты желал. Но разве этого ты хотел?
На сем кончается урок.
Долина Девчонок
Однажды я решил пару месяцев пожить другой жизнью. Нарастить мускулатуру. Поменьше думать. Пусть мое тело станет храмом, а не забегаловкой. На кухне для меня начали готовить коктейли, сырые яйца, взбитые в блендере вместе с листовой капустой, ростками пшеницы и пчелиной пыльцой. И тому подобное. Я бросил пить, смыл все товары Дариуса в унитаз. Я был вежлив с Лицом. Я бегал. Читал книги, выполнял домашние задания, которые давал мне учитель. Я был образцовым сыном, хорошим братом. Старики не знали, что и думать.
[Геро], конечно, знала, что что-то со мной не так. [Геро] всегда все знала. Может, она видела, как я следил за ее Лицом во время разных мероприятий, когда мы все должны были появляться на публике.
Между тем я видел, как Лицо [Геро] смотрело на мое Лицо. Ничем хорошим это не могло закончиться. Поэтому я забросил сырые яйца, и добродетель, и любовь. И с головой окунулся в прежнюю жизнь, в светскую жизнь, в добрую, сладкую, кислую, прогнившую старую жизнь. Хорошая ли это жизнь? Ну, у нее, несомненно, были свои плюсы.
— О черт! — говорит [Геро]. — Кажется, я совершила ужасную ошибку. Помоги мне, [___]. Пожалуйста, помоги мне!
