– Такое чувство, что ночью тебя били, Наська. Или ты сама кого-то била и замучилась. Или, – тут сосед позволил себя покровительственно усмехнуться, – как будто бы у тебя была очень бурная ночь. С кем-то очень активным.
– Доброе утро, – пробурчала я и, как зомби, направилась к шкафчику, в котором лежал кофе. У меня действительно была бурная ночь – с активным кошмаром.
– Доброе, доброе. Сядь, я тебе кофе сварю, – приказал мне добрый Даниил, который собирался в универ.
– Спасибо, – бессильно опустилась я на табуретку и прислонилась к стене. Ничего не болело, но я чувствовала себя уставшей. И еще почему-то потерянной. У кого-то ноет сердце, у кого-то – живот, а у меня – душа. Мне даже говорить не хотелось – все то время, пока мой добрый друг готовил самый лучший в мире утренний напиток, я молчала.
– Ты, правда, как, в порядке? – поставил передо мной кружку с дымящимся кофе Даня. – Температуры нет? Бледная вся. – Он приложил широкую теплую ладонь к моему лбу и покачал головой. – Ты какая-то холодная.
– У меня утром температура низкая, – отмахнулась я, жадно потянувшись к кружке – большой, с толстыми стенками и изображением радостного кота Тома, готовящегося прибить нарисованной мощной кружкой наглого мышонка Джерри. Эту кружку я купила только из-за этой сценки. Хоть я и любила с детства всем известный мультик про войну кота и мыши, я всегда болела за глуповатого Тома, а Джерри считала садистом и идиотом.
– Смотри, не заболей, – наставительно сказал Дан, наливая кофе и себе. – Ты много переживаешь?
Я удивленно взглянула на него, снимающего с себя фартук. Даниил, будучи очень аккуратным парнем, всегда боялся запачкать одежду, тем более, он уже был одет в новые серые джинсы и теплый свитер со снежинками, которыми мне вчера хвастался.
– Не очень. А что?
– Нет, правда, что-то случилось?
– Да ничего не случилось. К чему такие вопросы?
– Ты сегодня разговаривала во сне. Я же чутко сплю. Потому услышал. Проснулся от того, что ты брыкалась в постели и бормотала что-то неясное. У тебя все в порядке?
– Все, – кивнула я хмуро, хотя не замечала ранее за собой способность разговаривать во сне. – Просто мне сегодня сны плохие снились всю ночь, – призналась я, хотя вообще никому не хотела говорить о ночных видениях.
– Плохие? – переспросил Даня и сел рядом, жестом предлагая мне печенье. – Кошмары?
– Не то чтобы кошмары. Нет, не кошмар. – Я потерла руками заспанное лицо и почему-то уставилась в окно, за которым первые лучи позднего декабрьского солнца разгоняли густую темноту. Небо на востоке было розовым и приятным глазу. – Просто какие-то очень реалистичные сны, – медленно произнесла я, – где мне нужно было найти какого-то человека. А я не могла его найти. Бегала по какому-то полю, в какой-то странной одежде, пыталась приблизиться к нему и не могла. А потом он пропал. И я пропала. Оказалась в каком-то сарае с соломой, в котором пахло чем-то горелым. И люди за стенками дрались. Я слышала, как мечи друг по другу звенят. Или не мечи… Не знаю, кто чем там дрался. Сон, но было страшно. И еще пожар там был. Дан, я никогда не задумывалась о том, как страшно умирать. – Я усмехнулась, касаясь кончиков распущенных волос, а друг удивленно взглянул на меня. – А потом я оказалась в сплошной темноте. И опять хотела найти кого-то. Но не могла. И от этого становилось очень плохо, как будто бы я потеряла самого дорогого на свете че… – Я резко закрыла рот, боясь наболтать лишнего. Чувство давней и какой-то неразрешимой боли опять копьем вонзилось мне куда-то под лопатку, даря мурашки всему телу.
– Самого дорогого на свете человека, – без какого-либо труда догадался друг и вдруг печально улыбнулся, как будто бы знал об этом все. – Мне тоже снятся такие сны. Очень редко, но я их ненавижу. Так что понимаю тебя, Наська. Но ты крепись! Твой самый дорогой человек, – он постучал себя в грудь, – с тобой! Твой повелитель не оставит тебя одну!
А после Дан издевательски захохотал. И его звонкий смех разрядил атмосферу. Мне стало чуть легче.
– Повелитель, – фыркнула я, жуя печеньку. – А что я говорила во сне?
– Я плохо разобрал, – честно признался мой темноволосый сосед. – Я хорошо слышал лишь слова: «Ты где, ты где?» – отлично передразнил мой голос он.
– Может, я и правда перенервничала, – согласилась я, хмыкнув. – У меня много раздражителей в жизни. Только этот идиот из клуба, который у меня теперь в классе учится, ужасно раздражает.
Даня опять засмеялся – он, вообще, узнав, что у меня ходит в ученичках, очень долго смеялся и грозился прийти посмотреть, как у нас проходят уроки. А я вздохнула, вновь отпивая из кружки большой глоток свежесваренного горячего кофе. Даниил уставился на мою кружку.
– Она никогда мне не нравилась, – заявил он и ткнул пальцем в Джерри.
– Кто она? – не поняла я.
– Мышь.
– Джерри – мальчик.
– Да ладно? – изумился сосед. – А я всегда считал, что девочка.
Я покрутила пальцем у виска, с разговором потихоньку освобождаясь от оков странного сна.
В школу на урок русского языка я приехала вновь без опозданий – на десять минут раньше положенного, и опять сидела в лаборантской Светланы Викторовны, правда, без нее самой – учительница вела занятие у каких-то шумных шестиклашек. Когда же начался мой урок, я почти даже и не беспокоилась за его ход – умудрилась привыкнуть к ученикам, да и в себе стала более уверена: к занятию я подготовилась хорошо, материал тоже знала отлично, да и задания нашла интересные. О господине Зарецком я не то чтобы забыла, но не держала его в постоянном фокусе своего внимания, подумав, что раз он уже парень взрослый, то не будет заниматься ерундой. И оставит свои личные обидки в стороне. Однако я ошибалась. Енот с королевскими замашками затаил на меня обиду, хотя я искренне не понимала, как это я умудрилась поссорить его с другом. И хотя я, как человек здравомыслящий и взрослый, хотела забыть его фокусы, ничего не получилось – Ярослав решил объявить мне войну, о чем и заявил в смс-сообщении, пришедшем ко мне прямо перед уроком.
«Я же сказал. Или ты уходишь, или я не дам тебе закончить практику», – было сказано в его послании, которое мгновенно вывело меня из себя. Но я и виду не подала, что зла, хотя больше всего мне хотелось вышвырнуть этого наглого мальчишку, бесстыдно улыбающегося мне со своего места, вон из кабинета. А ночью, кода он разбудил меня, только что с трудом уснувшую, своей другой эсэмэской, вообще хотелось превратить малыша Яра в настоящего разговаривающего енота, перед этим хорошенько отпинав.
Я бесстрашно посмотрела в мятного цвета глаза Зарецкого, явно давая ему понять, что марионеткой я в его детских лапках не стану. Наверное, в моем прямом взгляде и в едва заметно приподнятых уголках губ было что-то такое, что все нахальство из взора Ярослава пропало, оставив места недовольству, обиде и искреннему удивлению. А после, могу поклясться, в его очах мелькнуло что-то похожее на мальчишеский задор. «Попробуем поиграть – кто кого», – вот что я прочитала в них перед тем, как встать около доски, глядя, как поднимаются один за другим ученики в темно-синей школьной форме, дабы поприветствовать меня.
