Прошло время полуденного отдыха. Наступил вечер.
Когда солнечный диск стал опускаться за далекую гряду гор, путники остановились у небольшого озерца с чистой водой, собравшейся здесь после дождей. Раскинув навес, они поужинали и стали готовиться ко сну.
Нести вторую стражу выпало Бен-Гуру. С копьем в руке, стоя рядом с дремлющим верблюдом, он поглядывал то на небо, то на полускрытую дымкой землю. Стояла совершенная тишина, в воздухе едва ощущалось тонкое дуновение теплого ветерка, совершенно не мешавшее ему вспоминать, как он занимал египтянку во время переходов, думать о ее очаровании, строить догадки о том, как она могла узнать про его тайны, как она может ими распорядиться и как ему следует себя с ней вести в дальнейшем. И все это время в его сознании незримо присутствовала Любовь, хотя и несколько в стороне – сильное искушение, тем более сильное, что за ним присутствовал отблеск политики. И в тот самый момент, когда он уже решил было поддаться искушению, нежнейшая в мире рука мягко легла ему на плечо. Прикосновение это заставило его обернуться – и оказаться лицом к лицу с египтянкой.
– Я думал, ты спишь, – только и смог произнести он.
– По ночам спят старики да маленькие дети. Я же вышла посмотреть на моих друзей – звезды юга, – которые сейчас держат покров полуночи над Нилом. Но сознайся, что я застала тебя врасплох!
Он взял ее за руку, которая уже было скользнула с его плеча, и сказал:
– Ну а если бы это был враг?
– О нет! Быть врагом значит ненавидеть, а ненависть – это болезнь, которую Исида никогда не подпустит ко мне. Ты должен знать, что она поцеловала меня в сердце, когда я была ребенком.
– Твои слова не похожи на слова твоего отца. Ты не разделяешь его веры?
– Может быть, я и верила бы… – она негромко засмеялась, – может быть, и поверила, если бы видела то, что довелось увидеть ему. Может быть, я разделю эту веру, когда стану годами такой, как он. Молодым не нужна религия, для них должны существовать только поэзия и философия, да и поэзия только та, что вдохновляется весельем, вином и любовью; а философия не должна рассуждать о всяких занудных вещах. Бог моего отца слишком величествен для меня. Я не смогла обнаружить Его в роще Дафны. И никогда не слышала о Нем во дворцах Рима. Но, сын Гура, у меня есть желание.
– Желание? Разве есть такой человек, что смог бы отказать тебе?
– И с ним я обращаюсь к тебе.
– Тогда скажи его.
– Оно очень простое. Я хочу помочь тебе.
Сказав это, она придвинулась к нему почти вплотную.
Он рассмеялся и беспечно ответил:
– О Египет! – я чуть было не сказал: дорогой Египет! – разве сфинкс живет не в твоей стране?
– Итак?
– Ты – одна из его загадок. Будь же милосердна и помоги мне понять тебя правильно. В чем мне надо помогать? И как ты можешь помочь мне?
Она вырвала свою ладонь из его руки и, повернувшись к верблюду, заговорила:
– О ты, самый быстрый и самый величественный из зверей Иова! Порой даже ты идешь, спотыкаясь, потому что дорога твоя ухабиста, а груз тяжел. Как же ты можешь знать силу слова и отвечать любезно, когда тебе предлагает помощь женщина? Я поцелую тебя, царственное животное, – тут она подалась вперед и коснулась губами лба животного, – потому что не подозреваю тебя ни в чем!
И Бен-Гур, сдержав себя, холодно произнес:
– Упрек твой попал в цель, о Египет! Я отвечал тебе отказом; но я не мог бы ответить по-другому, поскольку связан словом чести, и мое молчание является залогом жизни и судеб других людей.
– Может быть! – быстро ответила она. – Пусть будет так.
Он шагнул к ней и спросил резким от удивления голосом:
– Что еще ты знаешь?
Усмехнувшись, она ответила:
– Почему мужчины не хотят признавать, что женщины куда более проницательны, чем они? Весь день я наблюдала за твоим лицом. На нем было совершенно ясно написано, что тебя тяготят какие-то думы, причем ты не просто вспоминаешь о спорах с моим отцом. Сын Гура! – Она заговорила тише и, подойдя почти вплотную, обдала его жаром своего дыхания. – Сын Гура! Ты хочешь найти Того, Кто станет Царем Иерусалимским, не правда ли?
Сердце его забилось сильно и быстро.
– Царя Иерусалимского, подобного Ироду, но более великого, – продолжала она.
Он отвел взгляд в сторону – в ночное небо, но потом снова посмотрел ей в глаза и уже не мог отвести взгляд от них. Ее жаркое дыхание обжигало его губы.
– С самого утра, – продолжала она, – нам являются видения. Если я расскажу тебе о том, что было дано узреть мне, будешь ли также служить и мне? Как! Ты по-прежнему молчишь?
Она оттолкнула его и повернулась было, чтобы уйти; но он схватил ее за руку и умоляюще произнес:
– Останься! Останься и говори!
Она повернулась и прильнула к нему. Он обнял ее, привлек к себе, и в этом объятии был ответ на ее вопрос.
– Говори и расскажи мне свои видения, о Египет, дорогая Египет! Пророк – нет, Тишбет и даже сам Моисей не мог бы отказаться выслушать тебя. Но я покорен твоей воле. Будь же милосердна, молю тебя.
Мольба его осталась неуслышанной, поскольку, прильнув к его груди, она медленно произнесла:
– Видение, которое преследовало меня, было видением великой войны – войны на суше и на море – под звон мечей и крики воинов, словно в мир снова явились Цезарь и Помпей, Октавий и Антоний. Пелена пыли и пепла закрыла весь мир, и Рима больше не существовало; власть его снова перешла к Востоку; и из этого облака пыли восстала раса героев и новые сатрапии и царства, куда более великолепные, чем ранее. А после того как видение это исчезло, о сын Гура, я спросила себя: «Почему бы ему не стать первым и лучшим слугой Царя?»
Бен-Гур снова отпрянул назад. Вопрос этот был тем самым вопросом, который он задавал себе весь день. Внезапно он почувствовал, что ему дан тот самый ключ, который он искал.
– Да, – сказал он, – теперь я тебя понял. Сатрапии и царства – это то, ради чего ты готова мне помочь. Понимаю, я понимаю! Никогда еще не было царицы, какой стала бы ты, столь умной, столь прекрасной, столь царственной – никогда! Но, увы, дорогая Египет, в этом твоем видении ценой всего этого является война, ты же всего лишь женщина, хотя Исида и поцеловала тебя в сердце. А царства – это звездные дары, помочь в достижении их ты не в силах, если, конечно, не знаешь к ним другой дороги, чем путем меча. Если же знаешь, о Египет, то покажи мне ее, и мы пойдем по ней даже только ради тебя.
Выскользнув из его объятий, она сказала:
– Брось на песок свою накидку, чтобы я могла сесть, опершись на верблюда. Я сяду, чтобы поведать тебе одну историю, которую принесли по Нилу в Александрию, где я ее и узнала.
Бен-Гур сделал, как она просила, но сначала воткнул в песок копье острием вверх.
