Томаш кивает:
— Это самое замечательное.
— Не сказать, чтобы сразу все стало зашибись. Кошмар остался кошмаром. Но появилось чувство, что у меня хотя бы свидетель есть, который пытался вмешаться. Как-то меня защитить…
Она хмурится. Глаза ее снова наполняются слезами, зреет инстинктивная злость.
— Я понимаю, — говорит Сет.
Реджина смотрит на него почти обвиняющее:
— Неужели?
Сет кивает:
— Кажется, наконец да.
Они идут мимо гробов к центральному проходу, Сет впереди, Томаш в середине, Реджина замыкает, стискивая на груди лохмотья футболки.
Со стороны фургона никакого движения.
— Нога.
Томаш показывает на оторванную конечность. Ее отрезало у бедра, оттуда сочится на пол вязкая темная жидкость. Явно не кровь.
— Смазка, — определяет Реджина. — Механика. Гораздо более продвинутая, чем в виртуальном мире.
— Угу, — задумчиво соглашается Сет.
— Терпеть не могу этот твой тон, — заявляет Реджина. — Подозрительный такой весь из себя.
Они медленно приближаются к фургону. Над капотом, где распластался Водитель, клубится дым и сыплются искры. Одна рука, похоже, вывихнута, а голова повернута под таким углом, что шея должна, просто обязана быть сломанной.
— Ух ты!
Сет с Реджиной оглядываются на Томаша, который вытаскивает закатившуюся за соседний гроб дубинку.
— Осторожнее! — рявкает Реджина.
Томаш закатывает глаза:
— Сколько раз мне еще всех спасти, чтобы вы перестали обращаться со мной как с грудным? Сколько раз еще?.. Ай!
Он роняет дубинку, стрельнувшую электрическим разрядом прямо ему в лицо. Ударившись об пол, она с щелчком складывается обратно, уменьшаясь до прежних размеров.
— Живой? — спрашивает Реджина, стараясь не засмеяться.
— Дурацкая штука, — ворчит Томаш, держась за щеку.
Сложившаяся дубинка вроде бы лежит смирно, и Томаш подхватывает ее с пола. Сет с Реджиной не возражают — если кто и заслужил взять ее себе, то именно Томаш.
Фургон горит, от дыма уже начинает першить в горле. Тягучая жидкость заливает капот и капает с боков. Водитель явно мертв, но Сет ловит себя (и Реджину с Томашем) на том, что слегка притормаживает, будто черная фигура может в любую секунду ожить и наброситься на них.
«По закону жанра так и положено, — думает Сет. — Злодей, которого никак не прикончишь. Который лезет к тебе снова и снова. Как раз так и должно быть по логике разыгравшегося воображения, если это именно оно тут распоряжается».
Разве что…
Разве что, разве что, разве что…
— Мне нужно посмотреть, — говорит он вслух.
— Что посмотреть?
— Что у него под шлемом. Я хочу видеть, кому это мы не даем покоя. — Он шагает к фургону. — Сейчас посмотрим…
И тут фургон взрывается.
71
Вялые искры вдруг вспыхивают яркой дугой, подпаливая лужу тягучей жидкости рядом с колесом. Раздается на удивление тихое «ууууф»…
А затем все поглощает огненный шар.
Беглецов отбрасывает назад, обдавая пламенем…
Но вспышка тут же оседает, огненный шар съеживается еще в тот момент, когда они валятся на пол, газовые языки прогорают, и остается только сам огонь, пляшущий по контуру лужи перед фургоном, однако довольно сильный и жаркий.
Водитель скрыт за огненной стеной.
— Совсем очумели? — откашливаясь, бормочет Сет.
Но Томаш уже вскакивает на ноги, в панике оглядывая стоящие вокруг гробы:
— Люди! Они же сгорят! Они…
Из раскрывающихся в потолке люков начинает дождем хлестать вода. Через секунду все промокают до нитки, упругие струи барабанят по сияющим гладким гробам. Пламя затухает почти мгновенно, но вода все льется. Клубы дыма от фургона мешаются с паром, заполняя весь зал.
— Ядовитая какая дрянь, — кривится Томаш.
— Наверняка, — подтверждает Реджина. — Не похоже, чтобы тут обошлись обычным металлом.
Сет не отрываясь смотрит туда, где за стеной дыма и пара исчез Водитель.
— Я хотел посмотреть, какой он. Под шлемом.
— Мы его прибили. — Реджина дрожит под струями воды. — Может, хватит с него?
Проезд, ведущий обратно к выходу, перекрыт ядовитым паром.
— Придется выбираться через тот гараж, по которому я сюда попал, — говорит Томаш.
Реджина протягивает ему руку. Томаш берет ее. Оба выжидающе смотрят на Сета.
— Угу. — Сет не в силах оторвать взгляд от клубящегося дыма. — Ага, иду.
Они шагают обратно по центральному проезду. В следующем зале дождь с потолка прекращается, однако, обернувшись, Сет все равно ничего не может разглядеть. Они идут дальше и дальше, оставляя позади ряд за рядом гробов. Сет то и дело оборачивается, но до пандуса, ведущего на поверхность, они добираются много-много залов спустя, и оттуда Водителя, разумеется, давно не видно.
Во время подъема они почти не разговаривают, особенно Сет, думающий о своем. Пандус закручивается спиралью, и чем выше, тем настойчивее верхний мир дает о себе знать тонкими слоями пыли и грязи.
— Ты помнила, кто ты? — спрашивает Сет Реджину на очередном витке. — Ты сказала, что чувствовала меня, а этот мир ты помнила?
— Вообще-то да. Было ощущение несправедливости, что я опять там. Крутилась мысль, что мне нельзя здесь умирать. Если я умру здесь, то умру и там. Так что, получается, помнила.
— Мне кажется, там время может идти по-другому, — предполагает Сет. — То есть прошлое там ближе, чем здесь, в реале. А может, там просто происходит все одновременно, по кругу, снова и снова.
Реджина смотрит на него:
— Я понимаю, о чем ты.
— О чем? — тут же подскакивает Томаш.
Сет не сбавляет шага:
— На экране было написано, что система погружает тебя в Лету. Процесс забвения.
— Но не погрузила, — осторожно говорит Реджина. — Я все помнила. А это значит…
— Это значит, — подхватывает Сет, но не договаривает.
— Что значит? — возмущается Томаш. — Я не люблю, когда от меня утаивают.
— Тс-с-с… — шепчет Реджина. — Потом.
Она требовательно смотрит на Сета. Но тот молча шагает по пандусу, виток за витком. Эта часть подземного хранилища явно глубже, чем та, у тюрьмы.
Он размышляет обо всем, что произошло, и о том, как оно произошло. Обо всем, что привело их сюда. Они втроем поднимаются по пандусу к свету — и вот оно, солнце, встречает их у выхода, и Реджина громко выдыхает с облегчением. Обо всем, что вело их, его лично, вот сюда, вот сейчас.
