— Томми, имей совесть… — Остальные слова заглушает радостный вопль Томаша, который кидается ее обнимать. Реджина мужественно выдерживает минуту. — Ну все, отпусти меня.
Сет оттаскивает Томаша, и оба смотрят, как Реджина медленно приподнимается с травы.
— Что случилось?
— Сам бы хотел знать, — разводит руками Сет, оглядываясь на лежащие кругом ошметки Водителя.
— Я его убил, — заявляет Томаш, против обыкновения не ожидая похвалы. — Ткнул дубинкой ему в спину. — Он вытаскивает из кармана дубинку — совершенно обугленную, расколотую на конце. — Кажется, перегрелась.
— Водитель умер? — спрашивает Реджина.
— Если он в принципе был живой, — уточняет Сет.
Реджина срезает его сердитым взглядом, от которого сама же и морщится.
— Клянусь, если ты опять начнешь разводить философию…
— Он спас мне жизнь.
— Что?!
— Только сперва убил, — напоминает Томаш, еще слегка звенящим от тревоги голосом.
— Он проткнул меня своей ногой. — Сет задирает футболку, показывая багровый рубец. — А потом вытащил ее и… что-то сделал. Заштопал рану.
— Этого я не видел, — заявляет Томаш. — Я пробирался в машину. Видел только, как он проткнул Сета этой штукой, и подумал… — Подбородок у него начинает дрожать. — Подумал, он тебя убил. И Реджины не видно. И я подумал…
— Знаю. — Сет обнимает его одной рукой и дает выплакаться.
Реджина качает головой, но резко останавливается — видимо, от боли.
— Непонятно.
— Угу, — соглашается Сет. — Непонятно.
Реджина трогает щеку рукой:
— Мама! У меня все лицо болит.
— А у меня все тело.
— А у меня волосы. — Томаш грустно запускает руку в прореженную шевелюру.
Сет по-прежнему обнимает за плечи Томаша, который сидит привалившись к Реджине, а та, в свою очередь, упирается в Сета вытянутой ногой. Какое-то время они просто сидят рядом, израненные, ничего не понимающие.
Но живые.
82
Медленно, постепенно, со скрипом, они поднимаются, заботливо помогая друг другу, но никак эту заботу не комментируя. Сет показывает друзьям оставленные Водителем шрамы, так и не поняв, каким все-таки чудом затянулись его раны.
— Ну как? — спрашивает Сет у Реджины, которая проверяет, что творится у него с обратной стороны, на спине.
— То же самое, что и спереди. Только вот…
Она что-то отлепляет от кожи и показывает Сету. Это пропитанный кровью кусочек ткани, повторяющий очертаниями дыру на футболке.
— Похоже, рану он тоже как-то очистил, — констатирует Реджина. — Загадка века. Почему он тебя спас?
— Если он тут следит за порядком, — размышляет Сет, — может, ему положено оберегать наши жизни?
— И исключительно с этой целью он устроил метание копья? — уточняет Томаш. — Ты же мог умереть моментально.
— Да и меня с Томашем он, кажется, только рад был укокошить, — вставляет Реджина.
— Не знаю… — тихо отвечает Сет, все еще думая о происшедшем, о том, почему Водитель так поступил. А он сам? Что, если он действительно умер тогда на какое-то время, пронзенный железкой?
Что все это значит?
— Жизнь не обязана складываться так, как ты желаешь, — изрекает Томаш. — Даже если ты на сто процентов уверен.
Сет понимает, что мальчишка думает о маме. У них жизнь точно сложилась совсем не так, как они рассчитывали. И у Реджины тоже. Они бредут к дому Сета, старательно перешагивая через догорающие в лужицах останки Водителя.
Нет, жизнь далеко не всегда складывается предсказуемо.
Иногда в ней вообще не разберешься.
«Нужно просто как-то приспособиться и жить», — думает Сет.
— Болеутоляющих у тебя там, конечно, нет? — спрашивает Реджина почти у самого дома.
— Можно наведаться в супермаркет, — предлагает Сет. — Выкопаем какой-нибудь просроченный аспирин.
— Или морфин. — Реджина со стоном вновь хватается за глаз.
— Могу вылечить. — Томаш поднимает дубинку. — Электричеством. Вдруг сработает?
Реджина отвешивает ему мягкий подзатыльник.
— Значит, не так уж и болит, — заключает Томаш.
Они заходят внутрь. Все по-прежнему. Окно по фасаду разбито, кухня и гостиная завалены мебелью, которой они баррикадировались от Водителя.
— Не могу поверить, что мы с ним окончательно разделались, — говорит Реджина, когда Сет перелезает через поваленный холодильник за водой. — Как он вообще вернулся? Мы же видели, что он сгорел. Это даже для робота слишком.
— И что теперь будет? — спрашивает Томаш, плюхаясь на кушетку. — Кто станет присматривать за спящими?
Сет не отвечает, потому что и сам не в курсе. Он перелезает обратно с бутылкой воды и тремя чашками, и все усаживаются за журнальный столик пить и отдыхать.
Так они сидят довольно долго.
— Ты знал, — наконец подает голос Реджина, словно продолжая светскую беседу, а не вырывая Сета из полудремы, в которую он сам не заметил, как погрузился.
— Что знал?
— Ты сказал, что Водитель будет нас караулить для решающего боя. Так и вышло.
Сет сдвигает брови.
— Я сам в это не верил, — признается он, почти не лукавя.
Реджина смотрит в свою чашку.
— Все эти задвиги насчет того, что происходящее с нами происходит лишь у тебя в голове. Или что мы — твои… — тихо говорит она.
— Ангелы-хранители, — подхватывает Томаш. — Она права. Мы что, и вправду ангелы? Если да, то почему нельзя было сделать меня повыше ростом? Возмутительно.
— Он действительно нас караулил, — произносит Сет, щупая шрам под ребрами. — Как я и говорил.
— Как ты и говорил, — эхом откликается Реджина.
Они смотрят на него, словно у него должно быть объяснение, о котором они сами не догадываются. Но у него нет. Водитель, не знавший жалости, пожалел его. Водитель, убив его, сам же и воскресил. Ни одно объяснение — что это все происходит взаправду или у него в воображении — все равно полностью ничего не объясняет.
И потом, может, смысл как раз в том, что смысла нет? Ну, то есть не совсем, потому что, глядя на Реджину с Томашем, Сет видит по крайней мере два хороших смысла.
«И если это все в моем воображении, — думает он, — то не исключено…»
— Нет, ерунда, — бросает он в сердцах. — Никто ничего толком не знает.
Он смотрит на картину над камином, на перепуганную, истошно ржущую лошадь, смысл жизни которой состоял в том, чтобы нагонять на него страх, выплескивая скорбь всего мира.
