– Я не дворянин, а государь, – поправил Жануария Карл. – Поэтому я даю тебе честное слово государя в том, что никто не пострадает. Более того, «так сказать прекраснейшая» получит от меня хорошие подарки. А вот остальных девок придется из лагеря погнать.
– Монсеньор, это жестоко. В такую зиму выгонять несчастных женщин в местность, разоренную войной, значит обрекать их на поругание и насильственную смерть.
– А если от них по войску пойдет дурная болезнь? – заупрямился Карл. – Ты же знаешь, Жануарий, какие здесь свиньи. Они будут втихаря меняться девками, проигрывать их в кости и давать в долг. У нас в войске, в конце концов, немало содомитствующих того рода, которые не различают между женщинами и мужчинами. Заразился один – значит заразятся десять. А десять означает сто. Разве это не жестоко – обрекать своих солдат на дурную болезнь?
– Монсеньор, французы на подходе, – напомнил Жануарий.
«Да, правда. Что это меня так понесло? Быть может, послезавтра на этом самом месте этих же самых девок будут пользовать уже совсем другие солдаты, до которых мне нет никакого дела.»
– Ну и что с того?! – рявкнул Карл. – По-твоему, у французов есть хоть один шанс на победу из ста?!
– У них семь шансов из восьми, монсеньор. А если Рыцарь-в-Алом не убьет Гельмута сразу – все восемь.
– Ты хочешь сказать – если Рыцарь-в-Алом убьет Гельмута сразу?
– Монсеньор, вода уже нагрета и скоро начнет остывать.
Карл знал, что когда Жануарий доходит до такого несусветного хамства, это означает полный и безнадежный отказ от прежней темы разговора. И тут уже мирская власть бессильна.
Карл подошел к Жануарию вплотную и, вперившись в его мраморные глаза, сказал:
– Клянусь, что все прошмондовки до последней останутся в лагере, если сами того пожелают. Только ищи их скорее, Симон Маг доморощенный.
– Монсеньор, Вы добрый человек, – просиял Жануарий. – А Симон Маг – это лишнее.
3. Самый гибкий стан во всей Лотарингии
Жануарий и де Ротлен со своей военной полицией (восемьдесят ганзейских немцев, которые заменили с некоторых пор швейцарских меченосцев) управились на удивление быстро. В шатре у Карла стало тесновато. Как-никак – сорок три девицы!
Светлой памяти бабник де Брийо говаривал, что ему легче по ошибке сорвать берет перед десятью шлюхами, чем проявить неучтивость хоть к одной благородной даме. Карл церемонно поклонился. Некоторые девицы с перепугу жеманно захихикали, более сдержанные вежественно закивали, склоняя растрепанные головы так низко, что стали видны их вполне мытые лебяжьи шеи.
В целом гостьи герцогского шатра оказались куда презентабельнее, чем того ожидал Карл. Впрочем, из докладной де Ротлена, вшептанной капитаном в герцогское ухо, выяснилось: почти все присутствующие девки были извлечены из рыцарских шатров. В то время как простые солдаты герцогского гнева боялись не на шутку и ослушников сыскалось лишь девятеро, а именно… «Нет-нет, Рене. Забудь о болванах навсегда и если ты сгоряча взял их под стражу – объяви герцогскую амнистию.» «Но их уже вешают, монсеньор», – пробормотал Рене. «Тогда беги и вынимай их из петли. Немедленно!»
– Ну что же, милые дамы, – строго начал герцог, обводя свою добычу взглядом барчука, завернувшего в фешенебельный бордель. – Каждая из вас, кроме одной, сейчас сможет вернуться к прерванным занятиям. А прекраснейшей будет оказана честь послужить Великому герцогу Запада. Разумеется, на чести супа не сварить, поэтому моя избранница будет щедро вознаграждена.
Девицы мгновенно повеселели и осмелели. Поднялся гвалт.
– Сеньор, возьмите меня!
– Меня, меня!
– Нет, сир, лучшая – я!
– Клянусь Кровью Христовой, у меня самый гибкий стан во всей Лотарингии!
Ещё много было неразборчивого по-немецки.
– Тихо! – Карл покраснел до корней волос. «Сейчас, наверное, с меня весь лагерь покатывается.»
– Ты! – Карл ткнул пальцем в высокую черноволосую тихоню, которая всё это время простояла, озадаченно прикусив губу крепкими белыми резцами и нервически поглаживая край богатого платья. Платье с прорезными рукавами было отделано мехом и сдержанно расшито жемчугами по краям собольих врезок. Такой кутюр стоил хороших денег и это предопределило выбор Карла.
4. Демагогия в будуаре
Неловкость всё-таки возникла. К тому моменту, когда шатер покинули все разочарованные шлюхи до последней вкупе с Жануарием, Карл и девушка, представившаяся Доротеей, сами собой заняли взаимоневыгодные позиции.
Он, Карл, облокотившись о край огромной банной бадьи с горячей водой, стоял в наглухо зашнурованном колете и шерстяных кавалерийских штанах, плотно облегающих и ноги, и чресла, и всё не мог взять в толк, как бы это поизящнее раздеться.
А она сидела в центре шатра, затаив дыхание и ожидая дальнейших указаний.
Карл подумал, что после горячей воды он начнет зябнуть ещё больше и тем подвел черту под намерением искупаться. Взгляд Карла упал на столик с вином и жареной кониной, которая благодаря стараниям герцогских кулинаров приобрела вид вполне аппетитного жаркого.
– Выпей вина, – сказал Карл, наливая и девушке, и себе. – Хочешь есть?
Герцог только сейчас сообразил, что никогда раньше не брал продажных девок. Все его женщины, включая жен, могли трахаться с ним небескорыстно, однако за секс с него никогда не требовали денег.
– Благодарю, сеньор, – сказала Доротея, покорно подходя к столику и подымая кубок, – но я не голодна.
Ни стеснения, ни напускной развязности Карл в её голосе не уловил, и это ему понравилось.
– А я, признаться, пока ездил болтать с этими занудами из Нанси, проголодался как зверь, – говоря так, Карл притащил два низких креслица и составил их рядом перед столиком. – Садись. Составишь мне компанию.
– Может, я пока искупаюсь?
– Хорошо. Только сначала выпьем за твою улыбку, которой я ещё не видел.
Доротея улыбнулась.
Карл выпил всё, Доротея едва пригубила.
– Нет, до дна. Твои губы – как роза в утренней росе. За такие губы надо пить до дна.
– Сеньор, я очень быстро пьянею.
Карл первый раз посмотрел на Доротею внимательно. Широкие скулы, нос с горбинкой, густые брови, едва приметный черный пушок над верхней губой – и, странным диссонансом, голубые нордические глаза. Лицо не то чтобы по понятиям Карла красивое, но привлекающее своей живостью и двумя умными морщинками в межбровье.
– Медленно пьянеют только чугунные лбы, – сказал Карл и поцеловал Доротею.
Когда прошло положенное время, Карл отстранился, недоумевая отчего ему всё это неинтересно, хотя умом немного приятно. Он отнял ладонь от её груди и деланно пригладил волосы.
