Саймон был удивлен. И растерян.
Беатрис ему очень нравилась. Жюли, конечно, зазнайка, но он вспомнил, как она рассказывала о своей сестре, и вынужден был признать: да, Жюли зазнайка, но она ему тоже нравилась. Обе красавицы, обе просто класс, и ни у одной из них нет за плечами ни потерянных воспоминаний, ни путаницы эмоций.
Но Саймон не получал никакого удовольствия от мысли, что обеим он нравился. Ни та, ни другая его не привлекала. Ему сейчас хотелось только одного – чтобы здесь была Изабель. И не в виде письма или голоса в телефонной трубке, а во плоти.
Саймон взглянул на печальное лицо Джорджа и предложил:
– А хочешь, поговорим о том, что, когда Алек с Магнусом уедут, мы будем пробираться в их апартаменты и готовить себе еду на их маленькой кухне?
Лавлейс вздохнул.
– Мы и правда сможем это сделать, или это очередная несбыточная мечта? Тогда каждый день стал бы песней. Все, чего я хочу, – это сделать сэндвич, Саймон. Самый обычный сэндвич, с ветчиной, и сыром, и может быть, капельку… О господи.
Саймон машинально задумался, что из известных продуктов по вкусу может подпадать под «о господи». Джордж примерз к стулу, забыв вынуть ложку изо рта. Глаза его не отрываясь смотрели на что-то за плечом друга.
Обернувшись, Саймон увидел, что в двери столовой стоит Изабель. На ней было длинное платье цвета ирисов, а на широко раскинутых руках блестели браслеты. Казалось, время замедлилось, как в кино, словно Изабель – не девушка, а джинн, возникший на пороге в облаке блестящего дыма и готовый исполнить любое желание. А любое желание – это она сама, что же еще?
– Сюрприз, – проворковала она. – Скучал по мне?
Саймон вскочил на ноги. Миска с едой полетела через весь стол прямо на колени к Джорджу. Жаль, конечно, но извиниться можно будет и как-нибудь потом.
– Изабель, – наконец опомнился он. – Что ты здесь делаешь?
– Поздравляю, Саймон. Такой романтичный вопрос я и ожидала услышать первым делом, – саркастически отозвалась девушка. – Или мне следовало это понять как «Нет, не скучал, просто разглядывал других девушек»? Если так, то можешь даже не волноваться. Зачем волноваться, когда жизнь так коротка? Особенно твоя, потому что если это правда, то я просто снесу тебе голову.
– Которую ты же и заморочила, – отозвался Саймон.
Изабель выгнула бровь и уже открыла рот, чтобы ответить. Но прежде чем она успела издать хоть звук, он поймал ее за талию и привлек к себе, целуя прямо в удивленно приоткрытые губы. Саймон почувствовал, как расслабилась Изабель, как ее рот податливо изогнулся под его губами. Она закинула руки ему на шею и целовала его в ответ – одновременно чувственно и яростно, как роковая женщина и как принцесса-воин, как все героини всех его игр и фантазий. Наконец, Саймон оторвался от нее – чтобы заглянуть в темные, как ночь, глаза.
– Я и не подозревал, что в мире есть другие девушки, кроме тебя.
Произнес это – и тут же смутился. Нет, он не продумывал эту фразу заранее, а просто был трогательно честен, пытался сказать Изабель то, что и сам только что осознал. Но когда Саймон увидел вспыхнувшие, как сверхновые звезды, глаза Изабель, когда почувствовал на шее руки девушки, привлекающие его ближе для очередного поцелуя, то подумал, что, наверное, все получилось как нельзя лучше. В конце концов, Изабель теперь с ним. Единственная в мире девушка, которую он хочет.
Только к следующей полуночи Магнус дождался, чтобы все лишние Лайтвуды, наконец, исчезли из его апартаментов. Изабель еще раньше убежала на свидание с Саймоном, Клэри с Джейсом удалось убедить вернуться домой. Но некоторое время маг был уверен, что на Маризу и Роберта придется воздействовать волшебством. В конце концов он уже просто выпихивал их за дверь, а Лайтвуды все еще давали ему какие-то советы насчет ребенка.
Едва они ушли, Алек бросился к кровати и повалился на нее лицом вниз. И сразу же заснул. Магнус остался с ребенком в одиночестве.
Похоже, малыш тоже был потрясен Лайтвудами. Он лежал в колыбельке, разглядывая мир расширенными от удивления глазами. Колыбелька стояла у окна, и лучи полной луны освещали измятое одеяльце и пухлые ножки ребенка. Магнус присел рядом и некоторое время наблюдал за малышом, ожидая, что он сейчас снова расплачется, – а это означало бы, что его нужно переодеть и накормить. Но ребенок тоже заснул. Ротик его приоткрылся во сне, словно крошечный бутон синей розы.
«Сможет ли кто-нибудь полюбить его?» – так написала его мать. Правда, ребенок об этом даже не знает. Он спал, невинный и безмятежный, как все дети, которых защищает любовь их матерей. Мать Магнуса, должно быть, тоже обуревали такие же отчаянные мысли.
Алек думает, они оставят малыша себе.
А магу это даже в голову не приходило. Он считал, что впереди ему открыты тысячи возможностей, но даже не думал, что среди них есть и вот такая – завести семью, как у всех простецов и нефилимов, испытывать любовь, такую сильную, что ею захочется делиться с кем-то еще, совершенно беспомощным и только что появившимся на свет.
Магнус пытался свыкнуться с этой мыслью.
Оставить его. Оставить ребенка. Завести ребенка вместе с Алеком.
Прошли часы, но маг едва это заметил. Время бежало так тихо, словно кто-то специально набросил на землю ковер ночи, чтобы приглушить поступь времени. Магнус ничего не замечал вокруг, кроме крошечного личика малыша, – пока не почувствовал на плече легкое прикосновение.
Он не поднялся, просто обернулся и увидел, что Алек не сводит с него взгляда. Лунный свет серебрил кожу Лайтвуда; глаза его в этом сиянии казались глубже и ярче – и были бесконечно полны любовью.
– Если ты думал, что там, на крыльце, я просил тебя оставить ребенка у нас насовсем, – тяжело произнес маг, – то ты ошибся.
Алек изумленно распахнул глаза. Но ничего не сказал – просто внимал словам Магнуса в полнейшей тишине.
– Ты… ты пока еще слишком молод, – продолжал маг. – Прости меня, если порой кажется, что я об этом забыл. Для меня это очень странно… быть бессмертным значит одновременно быть и юным, и старым, и это-то и странно. Знаю, что иногда я кажусь тебе не от мира сего.
Алек кивнул – задумчиво, но не испытывая от слов Магнуса боли.
– Иногда – да, – подтвердил он и, наклонившись, уперся одной рукой в колыбельку. Другой рукой он мягко провел по волосам мага и поцеловал его – нежно, как лунный свет. – И мне не нужно больше ничего. Не хочу другую любовь, пусть она даже была бы не такой странной.
– Но тебе не стоит бояться, что я тебя когда-нибудь брошу, – сказал Магнус. – Не стоит бояться, что что-то случится с ребенком или со мной, – потому что мы с ним оба маги, нам это все не страшно. Ты не должен думать, будто загнан в ловушку. Ты не должен испытывать страх и вовсе не обязан все это делать.
Алек опустился на колени рядом с колыбелькой – прямо в переплетение теней и света на голых пыльных досках пола. Поднял глаза на Магнуса.
