– А-а, я забыла объяснить. Именно поэтому я и здесь, Саймон. – Клэри взяла его за руку. – Я пришла отвести тебя домой.
Саймон стоял на тротуаре и не сводил взгляда с материнского дома – здания из красновато-коричневого песчаника. Желудок его переворачивался. После путешествия через портал Саймону всегда казалось, что его вот-вот вырвет, но на сей раз обвинять в этом межпространственную магию было бы глупо. По крайней мере, вина лежала не только на ней.
– Уверена, что это хорошая идея? – спросил Саймон. – Уже поздно.
– Одиннадцать вечера, Саймон, – отозвалась Клэри. – Ты же в курсе, что она еще не спит. И даже если бы спала, то, знаешь ли…
– В курсе.
Да, мама хотела бы с ним увидеться. Как и сестра – которая, если верить Клэри, осталась дома на выходные. Видимо, потому, что кое-кто рыжеволосый, действуя исключительно из лучших побуждений и зная номер ее телефона, рассказал сестре, что Саймон заглянет домой.
Он на мгновение прислонился к Клэри. Девушка, хоть совсем хрупкая, выдержала его вес.
– Не знаю, как это сделать, – сказал Саймон. – Не знаю, как сказать им «прощайте».
Мама думала, что ее сын учится в военной школе. Он чувствовал себя виноватым оттого, что ему приходится ей лгать, но другого выбора не было: Саймон слишком хорошо знал, что бывает, если рискнуть и рассказать маме слишком много правды. Но дело не только в этом. Дело в том, что Закон Сумеречных охотников запрещает говорить ей о Восхождении, о его новой жизни. Закон исключает любые свидания с нею после того, как Саймон станет Сумеречным охотником. И хотя в Законе ничего не говорилось о том, что нельзя прийти в Бруклин и попрощаться с мамой навсегда, тем не менее, Закон запрещал объяснять ей, почему Саймон это делает.
Dura lex, sed lex.
Закон суров, но это Закон.
Хреновый у вас Закон, подумал Саймон.
– Хочешь, чтобы я пошла с тобой? – спросила Клэри.
Да, он хотел – и даже сильнее, чем когда-либо, – но что-то подсказывало ему: это один из тех поступков, который ему придется совершить самостоятельно.
Так что Саймон просто покачал головой.
– Нет, но все равно спасибо. Спасибо, что привела меня сюда, спасибо, что поняла, что мне это нужно, спасибо за… в общем, за всё.
– Саймон…
Клэри, казалось, колеблется. А Клэри никогда не колебалась.
– В чем дело?
Она вздохнула.
– Все, что с тобой случилось, Саймон, все это… – она запнулась, помолчала.
За время тишины Саймон успел мысленно охватить, что именно входило в это «всё»: превращение в крысу, потом в вампира; знакомство с Изабель; многократное – по крайней мере, так ему сказали – спасение мира; сидение в тюрьме и все изощренные пытки, какие только могли прийти в голову сверхъестественному существу; убийство демонов; общение с ангелом; потеря памяти; а теперь вот – ожидание на пороге своего родного дома, который он готовился оставить навсегда.
– Я не могу избавиться от мыслей, что это всё было из-за меня, – наконец закончила Клэри. – Я – причина всему. И…
Саймон остановил девушку раньше, чем она успела договориться до чего-нибудь еще. Он не мог поддержать ее в самообвинениях. Ей не за что было извиняться.
– Ты права, – сказал Саймон. – Ты – причина. Все это – из-за тебя. – Он мягко чмокнул Клэри в лоб. – И за это я говорю тебе «большое спасибо».
– Правда не хочешь, чтобы я его подогрела? – спросила мама, когда Саймон отправил в рот очередную ложку холодного зити.
– М-м-м? Что? Нет, все и так вкусно.
И даже больше, чем просто вкусно. Пикантные помидоры, свежий чеснок, острый перец и мягкий сыр – все это было божественно вкусно, куда вкуснее, чем могли быть обычные холодные макароны из магазинчика на углу. По вкусу это была именно еда, настоящая еда, – что по определению ставило ее на голову выше всего того, чем Саймону приходилось питаться последние несколько месяцев.
Но дело не только в этом. Заказывать у Джузеппе еду на вынос уже давно стало у Саймона и его мамы традицией – после того как умер отец, а сестра уехала в школу; после того как в их резко опустевшей квартире, походившей теперь на пещеру, остались только они двое, молчаливо шатающиеся по комнатам. Тогда же они перестали устраивать совместные обеды и готовить еду. Гораздо легче было перехватывать что-нибудь дома или не дома, когда начинал донимать голод. Мать разогревала обеды, сидя перед телевизором; Саймон брал с собой суп-лапшу или сэндвич, когда шел на репетицию. Может быть, им просто не хотелось видеть каждый вечер пустые стулья вокруг стола. Но тогда же Саймон с мамой завели правило ужинать вместе хотя бы раз в неделю, поглощая заказанные у Джузеппе спагетти и обмакивая в острый соус зубчики чеснока.
Холодные макароны на вкус были как дом, как семья. Саймон даже думать не хотел о том, что мать сидела тут, в пустой квартире, неделю за неделей, и ела их – в совершенном одиночестве.
Дети вырастают и вылетают из гнезда, сказал он сам себе. Он не сделал ничего плохого, ничего такого, чего не мог или не должен был делать.
Но какая-то часть его не желала с этим смириться. Дети бросают родной дом – окей, пусть, может быть, это так и должно быть. Но они не уходят навсегда. Не вот так, как он сейчас.
– Сестра хотела тебя дождаться, – сказала мама, – но, видимо, у нее была тяжелая неделя перед экзаменами. Она завалилась спать уже в девять.
– Может, разбудить ее? – предложил Саймон.
Она помотала головой.
– Пусть бедная девочка выспится. Увидится с тобой утром, ничего страшного.
Он не сказал маме, что останется. Но позволил ей поверить в это, что, в сущности, означало почти то же самое – еще одну ложь.
Она опустилась на стул рядом с ним и накрутила зити на вилку.
– Только не говори, что я на диете, – театральным шепотом попросила мама, отправляя содержимое вилки в рот.
– Мам, я здесь потому, что… Хотел кое о чем тебе рассказать.
– Забавно. Я вообще-то тоже… тоже хотела кое о чем тебе рассказать.
– Да? Отлично! Тогда ты первая.
Она вздохнула.
– Помнишь Эллен Клейн? Твою преподавательницу иврита?
– Разве я могу ее забыть? – криво усмехнулся Саймон.
Миссис Клейн отравляла ему жизнь со второго класса по пятый. Каждый вторник после уроков они начинали молчаливое сражение – а все из-за досадного происшествия на детской площадке, когда Саймон случайно снял с нее парик и забросил его в голубиное гнездо. Так что следующие три года прошли под знаком ее мести – отчаянных попыток испортить ему жизнь.
– Ты же знаешь, она просто была милой пожилой леди, пытающейся привлечь к себе внимание, – с понимающей улыбкой сказала мама.
