– Боже мой, кто это?
Отец семейства медленно развернулся:
– Это наш щенок! – ответил он, сияя лучшей из своих улыбок.
Женщина вздохнула и махнула рукой:
– Щенок… Телок!.. – и когда уже мужчина в сопровождении собаки, мешая друг другу, втискивались в дверь, прикрикнула. – Пусть только залает!
В номере все бросились обнимать щенка, словно не видели его три недели.
На радостях отцу семейства достался отличный поцелуй жены.
– Всё в порядке? – ещё раз переспросила она, лучаясь так, словно опять влюбилась – и вот ей колечко преподнесли.
У отца всё было в порядке.
* * *
По городу нагулялись до томной и ласковой усталости; в пути поочерёдно нашлись: карусель, покосившийся дом советского поэта с мемориальной табличкой и гвоздичкой под ней; памятник родившемуся здесь маршалу – мощный подбородок, густая бровь; лавка старьёвщика; лоток с двенадцатью видами мороженого и, наконец, – дети, вот колонка, быстро вымыть руки, – краеведческий музей.
В фойе музея была нарисована красногвардейская тачанка, у трёх коней при пересчёте обнаружилось тринадцать ног, что до цивилизации – то в этом городке она совершила полный круг, так как в музейном наличии были скелет тираннозавра, челюсть кроманьонца, грудная клетка неандертальца, скифская посуда, останки гота, сармата, византийского воина, печенега и ордынца, лодка заблудившихся викингов соседствовала с лодкой поморов, имелись мушкетёрский плач, стрелецкий кафтан, кивер в пять вершков, британский штуцер, гусеница «Тигра», пулемёт «Максим» – натуральный, с заправленной лентой; до смешного маленькие ботинки Гагарина; авторучка действующего главы государства.
Семья вышла из музея, преисполненная знаниями и впечатлениями.
Дождь нагнал их возле самой гостиницы, они забежали под крышу едва успевшие промокнуть – в положенной такому случаю радости и суматохе.
– Давайте, давайте! – приветствовали их женщины на конторке, как родных.
Коньячка они, кажется, всё-таки, выпили.
Пришло время выгуливать щенка – и отец семейства, уже освоившийся в этой гостинице, спокойно повёл того по коридору, и его никто не наругал на этот раз.
– Смотри, какой, – не без гордости кивнула головой одна из служащих гостиницы второй, которая ещё не видела королевича.
– Ой, да, – ответила вторая.
На улице, пока щенок крутился в кустах, отец семейства переставил машину поближе к окну их номера.
Машина была новая, дорогая, вместительная – во всём городке за минувший день ни одной такой он не видел.
Обратно щенок заявился, естественно, с грязными лапами, отец семейства пытался их оттереть, но русские женщины сказали: ладно уж, иди, вымоем.
В номере старшие дети играли в какую-то затейливую игру, громко произнося никак не связанные друг с другом слова.
Жена сидела на балконе.
Вид у неё был неожиданно печальный.
– Ну что ещё? – спросил он, вздохнув.
– Ты не заметил? – спросила жена с вызовом.
– Ну? – спросил он ещё раз.
– Она вообще не разговаривает, только мяукает, – жена каким-то словно судорожным движением погладила младшую дочку по голове. – За весь день не сказала ни одного слова! Она полгода назад больше разговаривала!
Отец семейства помолчал с полминуты.
– И что нам предпринять? Вот сейчас? Что? – спросил он.
– Да что ты можешь предпринять! – махнула жена рукой на него.
Это был неожиданный удар.
– Я?! – спросил он, и почувствовал, что задыхается.
Дети в комнате даже прекратили игру.
Младшая вдруг заплакала вхлюп: поняла, что речь про неё.
И так горько, так искренне.
Родители – сразу оба – бросились её успокаивать.
Перенесли дитя в комнату, и там по очереди целовали, и старшие тоже присоединились с поцелуями и ласками, так взрослые и помирились.
– Извини меня, извини, – попросила жена.
– Что ты, что, разве я – что? – отвечал он.
Несколько минут подряд они вели такой диалог, и наслаждались им.
Потом решили выпить чаю на радостях.
На балконе вдруг залаял щенок – каким-то непривычно взрослым, стервенеющим лаем.
Кинулись туда: он встал на задние лапы и лаял куда-то в темноту.
Там не горели фонари, и отец семейства долго всматривался, пока наконец не рассмотрел, что кто-то быстро пошёл прочь от их машины.
В дверь постучали.
Теперь уже определённо чувствовалось, что коньяк был опробован служащими гостиницы – и, более того, допит.
– Мы же предупреждали! – на высокой ноте начала стучавшаяся.
– Я понял, понял. Сейчас намордник надену.
– Кому? – не поняла женщина. Глаза её вспыхнули, она выдохнула, как перед прыжком.
Отец семейства поскорее закрыл дверь.
За дверью словно бы начало закипать что-то – густое, наваристое, бурное: это русская женщина готовилась к скандалу.
– Знаете что, – вдруг осенило его. – А давайте себе устроим ночное путешествие? До следующего городка всего двести километров – мы за три часа доедем. В полночь будем на месте. Там, между прочим, я знаю не такую вот гостиницу – а место, где внаём сдаются отдельные, обнесённые забором, домики! Возле каждого домика – палисадник! Представляете? Королевича заселим в палисадник – и уляжемся спать. А завтра утром не нужно будет ехать никуда – сразу отправимся на прогулку! О, какие там красивые места!.. А то здесь ещё зеркало свинтят за ночь, прохиндеи…
* * *
Через пятнадцать минут они, безусловно довольные новым планом, двинулись в путь.
Карусель застыла, едва различимая, посреди парка. В один из поручней на карусели старший сын засунул фантик. Как долго хранятся эти фантики в карусели? Судя по краеведческому музею, здесь ничего не пропадает.
Музей освещался одной слабой лампочкой на двери.
Лавку старьёвщика уже не высмотрели.
Бюст маршала выглядел так, что на его месте мог теперь оказаться невесть кто и с каким угодно выражением лица: лучше и не приближаться, а то мало ли.
Машин на улице почти не было, одинокий, проехал навстречу таксист. Свет в салоне такси был зачем-то включен, поэтому водителя можно было рассмотреть. Он был щекаст, усат, смугловат – нерусская рыба в аквариуме «жигулей».
Отец семейства сверялся с памятью, вспоминая выезд.
Ничего сложного в таких городках, как правило, не бывает – двигайся по главной, и вот уже дома отстали, шиномонтаж, закрытый пост автоинспекции, и – во тьму уходит призывная загородная дорога.
