Книга Грех, страница 84. Автор книги Захар Прилепин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Грех»

Cтраница 84

У калитки стоял парень в солдатской форме, ростом даже повыше Лёхи. Увидев нас, солдат не двинулся с места.

Мы остановились, словно пред нами находилась большая собака, хоть и спокойная, но ведь без цепи.

Подумав, солдат отвернулся от нас в сторону Верочкиного дома.

Постояв недолго, мы с братиком развернулись и ушли.


– Бабка совсем из ума выжила, – весело жаловался вернувшийся Лёха, отряхивая с колен пыль. – Третий день твердит: у нас чёрт завёлся на чердаке. Воет каждый вечер. Так и пришлось лезть туда…

– Ну и как чёрт? – спросил братик равнодушно.

С утра у Валька никак не получался оглушительный щщщёлк кнутом. Он настолько разозлился, что отрубил своему кнуту кусок хвоста.

– Чёрта нет, – ответил Лёха просто.

– А Бог есть? – поинтересовался я.

Я, в отличие от Валька, даже щёлкать не начинал в то утро.

– Это ты у нас книжки читаешь, – оголил Лёха зубы. – В книжках должно быть написано.

– Верочка-то где? – поинтересовался я.

– А на пляже, – ответил Лёха. – Пойдём тоже. Взмок на этом чердаке.

Подивившись мельком тому, что Верочка пошла на пляж одна, мы отправились вослед за ней.

Лето шло к завершению, и никакой жары уже не было. И даже серебро на наших с братиком плечах как-то отускнело и грязно подтекало.

Лёха что-то лепил по поводу столичных передряг, но его никто не слушал.

Верочка сидела на берегу с раздетым по пояс солдатом. Больше вокруг никого не было.

Они спокойно и медленно целовались в губы. Солдат аккуратно её придерживал за бедро. На ней было засученное чуть выше круглых щиколоток синее трико и завязанная узлом на животе рубашка. Она однообразно гладила солдата по спине рукой с серебряным колечком.

Вся спина солдата была ровно покрыта разноцветными, плотными и частыми угрями. Руке было всё равно.

Заслышав нас, они перестали целоваться.

На лицо солдат оказался симпатягой: полуседой-полурыжий чуб, смуглая, чуть обветренная кожа на щеках, крепкие скулы, отличной формы подбородок, твёрдая, взрослая морщина на лбу, большие глаза, смотревшие несуетливо.

Он так и посмотрел на нас, совсем просто, без малейшего раздражения, и, похоже, не признав во мне и в братике ночных гуляк у Верочкиного дома.

И Верочка посмотрела на нас ровно его же несуетливым и неузнающим взглядом; когда только научилась.

Лёха протянул солдату руку первым.

Поспешно поздоровались и мы.

Полубоком рассевшись к Верочке и её парню, мы раскинули карты. Поначалу всё стопорилось, а потом игра пошла, и мы даже развеселились.

Верочка и солдат иногда шептали что-то друг другу, а потом снова начали целоваться. Делали это ласково и тихо, будто то ли на заре, то ли на закате ходили вдвоём в тёплой, золотистой воде, заходя то по колени, то чуть-чуть выше. То по колени, то чуть-чуть выше.


…А колечко моё и сейчас на ней.

Дочка

Как поживают твои пачильки.

Как поживают твои пачильки, дочка.

Мы прожили вместе несколько сот лет, и я так и не научился спать рядом с тобой. Как же я могу спать.

Зато я придумал несколько нелепых истин.

Сначала, в трудные дни, я предлагал своей любимой делить каждую, её ли, мою ли, вину пополам. Она пожимала плечами. Поэтому я делил, а она так жила.

Потом придумал другое.

Сейчас наберу воздуха и скажу.

Чтобы мужчина остался мужчиной, и не превратился в постыдного мужика, он должен прощать женщине всё.

Чтобы женщина осталась женщиной и не превратилась в печальную бабу, она не вправе простить хоть что-нибудь, любую вину.

Всё, воздух кончился.

Он – всё, говорю, она – ничего. Как же выжить теперь, если сам придумал про это.


Рыба живёт с открытыми глазами, спит с открытыми глазами, только женщина закрывает глаза: я видел, что так бывает, когда ей хочется закрыться и прислушаться. А ты всегда смотрела на меня, и в минуты, когда меж нами происходило кипящее и непоправимое, и спустя без трёх месяцев год – когда приходила пора дать жизнь моему крику в тебе: всех наших детей мы рожали вместе.

Тогда, заглядывая в сведённые от страха глаза, я и понял, что нет сил никаких относиться к своей женщине как будто она женщина какая-то. И как нежно относиться к женщине, будто она дочь твоя; так и звать её: «Дочка, доченька».

Тогда жалости внутри нестерпимо много.

Тогда гораздо легче всё принимается и понимается.

Не отрицаю законов не мной придуманных, но подумайте сами – насколько было б просто прощать что бы то ни было, если дочка пред тобой. Чего её не простить – кровную свою – не жена же.

Отсюда другая нелепая истина.

Если мужчина хочет, чтоб его женщина не превратилась в печальную и постыдную бабу – он может любить её как дочку.

Но если женщина хочет, чтоб её мужчина не превратился в постыдного и бесстыдного мужика – она никогда не должна относиться к нему как к сыну.

Дочке, говорю, можно всё.

Моя дочка приходит и говорит, что устала, и ложится спать, лелеемая и ненаглядная во сне, который не решишься нарушить, разве что любованьем, когда присядешь у кровати не в силах насмотреться, а она проснётся – ей больно перенести, что так горячо в щеках и надбровьях от чужих глаз.

Моя дочка имеет право не слушаться, не уметь, не соглашаться, не понять, не ответить, не захотеть, не расхотеть, не досидеть до конца, не придти к началу. И ещё сорок тысяч «не». Я, конечно, нахмурю брови, но внутри буду ликовать так сильно, что нахмуренные брови вдруг отразятся в углах губ, которые поползут вверх от счастья и восхищения.


Они катили в свою тихую, затерянную на картах деревню, меж корабельных сосен, по отсутствующей дороге.

Он бешено переключал скорости и жёг сцепление. Колёса взметали песок, днище гулко билось о дорогу, ежеминутно рискуя сесть на мель.

Она неустанно корила и отрицала его, имея, впрочем, на то все права – как всякая женщина и даже больше.

– И прекрати так терзать машину! – сказала она презрительно.

Здесь их подбросило, потом обрушило вниз, машина лязгнула, взвизгнула и встала.

Подышав с минуту – каждый в свою форточку – они, наконец, повернули друг к другу со сведёнными челюстями.

– Может, ты всё-таки поедешь дальше? – спросила она; слова были прямые и холодные как проволока.

Он включил зажигание; машина завелось, и обиженно урча, тронулась.

Деревня настала спустя час; но медленные виды её впервые не успокаивали вконец раздосадованные сердца.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация