Никто, кроме Вальдо, не понимает, что за оказия. Чем мы заняты? Отрабатываем групповую стрельбу по площадной цели?
А вот и оказия.
Стрекошвейки. Первый раз в жизни вижу одну из них воочию, с дезактивированной маскировочной кожей.
Паук размером с танк, с короткими ногами-станинами и тремя длиннейшими суставчатыми хоботами, в которые имплантированы огневые блоки. Так выглядит единственная частично уцелевшая дрянь. От прочих остались только горящие клочья. Они-то в воду и валятся.
Шокированный, но еще живой техномат проявляет чудеса ловкости. Падая, он успевает у самой воды, там, где основание башни расширяется, снова прилепиться к стенке.
Прежде чем Беата перебрасывает ствол плазмомета, единственный исправный огневой блок цепкого исчадия кровернов принимается молотить плюс-минус в нашем направлении. В хорошем темпе, но неприцельно.
Плазменный протуберанец, исторгнутый бронебашней планетолета, слизывает гадину вместе с частью ближайшего к компрессору вала.
– Вроде все… – облегченно вздыхает Вальдо.
– Но как вы их углядели, сениор капитан? – спрашивает ворэнт. Для Свечникова это, видать, самая главная проблема в нашей лишенной забот и треволнений прогулке по Виндхайму.
– Правительственная тайна. Но я вам тонко намекну, так и быть. Моя обычная с виду офицерская экоброня – экспериментальный образец нового поколения полевой экипировки. Стоит она, как целый штурмовой танк. Зато и может многое. Так что если я на ваших глазах превращусь в облако радиоактивного газа – не удивляйтесь. Экспериментальные образцы всегда немножко барахлят.
Вальдо шутит. Значит, Вальдо доволен. Не делая паузы, он продолжает:
– Взвод, внимание!..
Но его перебивает Свечников:
– Оглянитесь, сениор капитан.
Все мы начинаем оглядываться, не только сениор капитан. И понимаем. Что.
Стрекошвейка стреляла вслепую и все равно не промахнулась. Рядовой второго класса Джо Топак погиб при выполнении кое-какого задания в кое-каком секторе Пространства.
На наших часах запущен отдельный таймер – время пребывания в зоне боевых действий. Мы находимся на поверхности Виндхайма девятнадцать минут. Как-то не верится.
Майянцы, в свою очередь, по данным «Юнгера», приземлились двадцать шесть минут назад. Всего-то!
Забранный бронепластиковым переплетом бублик диспетчерской. Сюда нас забросил вполне исправный скоростной лифт, прилепившийся между внешней обшивкой башни и внутренним монолитом собственно технологического блока.
Кизи Кен Аман шипит проклятия и, кажется, плачет. Здесь, внутри, мы нашли его продырявленных соотечественников. Много, человек сорок. Больше половины – женщины, очень красивые, хоть и мертвые. Длинные каштановые волосы одной покрыты инеем, а лицо спокойное и внимательное – ни дать ни взять Спящая Красавица.
В ясную погоду вид отсюда, наверное, захватывающий. Сейчас нам мешает дымка. Правда, здесь, на высоте полутора километров, воздух чище. Это позволяет разглядеть смутные очертания больших гор. В стороне от них, за заливом местного моря-океана, находится южный полюс климатизации.
Но и залив, и даже низину вокруг компрессора дымка скрадывает полностью. Не видно и того места, на котором мы приняли бой со стрекошвейками.
Занимаем круговую оборону.
Выносные средства наблюдения – микрокамеры, пару розеточек компактных радаров-пеленгаторов – аккуратно вывешиваем на втором технологическом балконе. Маскируемся. Где можно – выставляем пленочные экраны.
Лесь-Николай Гайдамака и Беата Даль тоже с нами. Вальдо изменил план операции, и пилотируемый человеком планетолет нам стал вроде как не нужен.
Башня компрессора навела нашего босса на одну здравую мысль. Признаю: свой мандат Консула Вальдо получил не за красивые глаза.
Планетолет на всякий случай притоплен между первым и вторым глиняными валами.
Вальдо снизошел до объяснений: во время выработки конвертируемых веществ в районе компрессора градиент гравитационного поля пляшет джигу. Эти глиняные валы-волны – результат приливного воздействия компрессора.
Весело тут ребята время проводили, природу-мать во все дыры… Извиняюсь.
Вальдо подходит к консоли контроля технологических процессов и подключает свой милитум к инфосистеме компрессора. Из небольшого, неприметного обтекателя на его правом предплечье выдвигается антенна чудной конструкции: ажурная двойная спираль, насаженная на телескопический штырь. Капитан созерцает что-то на экране консоли.
Подходить неудобно, да и боязно: больно наш Вальдо борзой стал. Может и пристрелить, если сунешь свой нос куда не просят.
Мы переминаемся в сторонке. Наблюдаем за местностью, выражаясь казенным языком. На самом деле – молимся, маемся, нервничаем.
– Гроза идет, – говорит Карлскрона.
– Скорость? – спрашивает Свечников.
– Километров сто – сто двадцать. Фронт пройдет здесь примерно минут через десять.
В этот момент Вальдо приказывает:
– Все ко мне! Рахими и Карлскрона – на месте, продолжают наблюдение.
Мы подходим.
На экране… О, это не так просто… Это совсем непросто – сказать, что же мы увидели.
Картинок не одна, а целых девять. Экран разбит на прямоугольники, в каждом из них – трансляция с отдельной камеры. Три камеры вынуждены работать в инфракрасном режиме, остальные – в обычном оптическом.
Ага, ясно. Трансляцию ведут контрольные камеры, установленные на борту высадочного катера.
Четыре наружных дают картинку южного полюса климатизации. Пять других – сканируют внутренности катера: пилотскую кабину, пассажирскую и грузовые палубы.
В полюсе климатизации творится такая чертовщина, что только одна камера способна принять нечто внятное в оптическом диапазоне. Остальные автоматически перешли в инфракрасный режим. В оптике не видно ни зги, мешает какая-то дрянь. Пыль или дым, это ясно. Но какого именно сорта – не понять.
Первое, что бросается мне в глаза, – улыбающееся лицо Вока. Вот уж не чаял когда-либо вновь увидеть Хозяина Намерений! Тем более улыбающимся.
– Битва последних дней произойдет здесь и сейчас. Пси-мастер кровернов в данный момент находится на борту высадочного катера, угнанного нашими майянскими друзьями с «Юнгера»…
Вальдо медленно, подчеркнуто четко выговаривает слова. Словно бы лекцию нам читает. О вреде табакокурения и полового разврата в условиях Пространства.
Незнакомый, чужой, принципиально чуждый человеческому восприятию видеоряд рвется в мой несчастный, травмированный мозг с ураганной скоростью.
В кадре – два таких же конуса цвета оловянной бронзы, какие я видел когда-то на Глокке. Воздух над ними трясется в лихорадке – видимо, конусы раскалены. Примерно раз в секунду с их острых верхушек срывается и уходит в небеса тонкий зеленый луч…
