Вердикт Вока был изумительно прост:
– Видимо, для вас это действительно важно. Но скажи, а вот эти люди – у них тоже была честь? – Он беспардонно ткнул в меня и Свечникова указательным пальцем.
– Да, – согласилась Голдсмит.
– Тогда они, лишившись оружия, должны были бы искать смерти. Но они ее не искали.
– У нас честь другая. Маленькая, – поспешил вклиниться я, лихорадочно соображая, чего б еще такого приврать. – К тому же наше оружие вы получили в честном бою, значит, оно принадлежит вам по праву. Наши обычаи позволяют нам сохранить себе жизнь в этом случае. А хозяева хипа – они так не могут. Они из другого… рода.
– Сословия, – поправил Вальдо.
– Хозяева хипа из Западного Тулана? – полюбопытствовал Вок. – Обличьем вы не похожи.
– Мы не знаем, что такое Западный Тулан, – устало вздохнул Вальдо.
– Западный Тулан это Сени-та-вири. Сентавр, так.
Ну ничего себе! Значит, и о Центавре они что-то знают! И центаврианские шмотки на одном из них – это не случайная находка, выуженная из гробанувшегося с центаврианского корабля аварийного контейнера.
– Хозяева хипа с Земли, – ответил за Голдсмит Вальдо. – Но представления о чести у них действительно напоминают центаврианские. Это, однако, не важно. Я нашел выход. Капитан и ее офицеры могут дать слово чести, что не употребят свое оружие во вред Воинам Обновления. То есть нарушить это слово для них будет хуже смерти.
На том и сошлись. Таким образом Голдсмит и еще несколько старших офицеров выторговали себе право ходить с пистолетами. И пообещали отвезти Вока, куда он попросит. Хотя, признаться откровенно, никто понятия не имел – куда же именно?
Глава 11
Хозяин учебной смерти
С самого начала знакомства однодышащие нас не понимали.
Сеятель
Ни в учебке, ни раньше, на Эсквемелине, ни уж тем более в школе я не подозревал в себе «центрового парня». «Центровыми» всегда были другие – более плечистые, более языкастые, более сообразительные, наконец.
Но «Юнгер», кажется, решил сломать мои застарелые предрассудки. Наши аборигены просто помешались на капрале Сергее ван Гримме. Поэтому когда в зал для метабола, где вынужденно прохлаждался под дулами карабинов наш взвод, явился Вок в сопровождении бомбиста Кокамеля и заявил, что желает сообщить мне нечто важное, я не удивился. И не испугался.
Я даже в душе торжествовал: наши отчаянные террористы хотят поговорить со мной. Не с Вальдо! И не со Свечниковым! И не с Голдсмит! Чуют, значит, самого делового человека!
Пока я шел к выходу, Вальдо и Свечников провожали меня недоуменными взглядами – что это типа за нарушение субординации? Одна только Тайша, когда поймала мой рассеянный взгляд, очень эротично чмокнула воздух – вроде как послала мне воздушный поцелуй.
– Хотим говорить с тобой без свидетелей, Серж-ачи, – вполголоса прокомментировал Вок, когда мы вышли в коридор.
– Ясное дело! – ухмыльнулся я. – Если бы вы хотели говорить со свидетелями, лучше было бы остаться там. – Я кивнул в сторону спортзала. – И потом, что это еще за «сержачи»? Меня зовут Серж ван Гримм!
– Я не хотел обижать тебя, Серж-ачи. «Ачи» на нашем языке означает «воин». Когда я прибавляю к твоему имени «ачи», я лишь хочу усилить свое уважение.
– А-а… Понятно, – отозвался я. – Вроде «сениора» нашего – так?
– Так, – серьезно отвечал Вок. – Только гораздо почетнее.
Наш серьезный разговор «без свидетелей» должен был состояться в персональной каюте капитана Вальдо – губа у майянцев была не дура.
Меблированная по последнему слову «нежной волны» колониального дизайна, каюта Эверта была чудо как уютна. Даже потолок в ней был вдвое выше, чем в той конуре, где проживали я, Свечников и Файзам Рахими. Не говоря уже о всяких там кондиционерах, массаж-матрасах, самоходном банкетном столике и баре с пятьюдесятью наименованиями напитков.
Особенно меня поразило количество спиртного в берлоге непьющего Вальдо. А вот майянцев оно, кажется, оставило полностью равнодушными – ни одной початой бутылки я в комнате не увидел.
И еще одно: в каюте было ужасно холодно. Кончик носа у меня сразу стал пунцовым.
Я бухнулся на пружинистую капитанскую койку, скрестил руки на груди и приготовился внимать. Вок, сохраняя свою излюбленную геморройную рожу, уселся в кресло напротив.
Хозяин Страха, то есть Кокамель, сел на высокий вертящийся стул прямо возле автоматически раззявившего пасть бара и ласково возложил руки на свою набрюшную бомбу, скрытую дождевиком, – ни дать ни взять беременная матрона.
– Ну? – спросил я, когда пауза перевалила через сто двадцатую секунду и пошла на рекордную третью минуту.
– Мы надеялись, ты расскажешь нам про Вукуб-Цикин, – сказал Вок, сверля меня въедливым взглядом.
– Я бы с удовольствием рассказал про этот ваш Вукуб. Если бы имел хоть какое-то представление о том, что это такое!
Хозяин Намерений и Хозяин Страха переглянулись, словно ища поддержки друг у друга.
– Но ты же видел ее! – наконец возмутился Кокамель. – Ты был последним воином, прикасавшимся к ней!
– Вы хотите сказать, что этот Вукуб – женщина?
Майянцы как по команде кивнули.
– Но я никогда и пальцем не прикасался к вашим женщинам!
– Эта женщина – не наша. Она из Западного Тулана. Точно если – с планеты Догеус.
– Все равно! Вы хоть понимаете, к скольким женщинам я прикасался! Последним мужчиной я был или не последним, откуда мне знать…
– Я вижу, ты не понимаешь, Серж-ачи, – строго сказал Вок.
– Он не понимает, – поддакнул Кокамель и зачем-то погладил свою бомбу ладонью.
– Ты видел Вукуб-Цикин на планете, которую вы называете Глокк. Ты держал ее в своем объятии. Так сказала молодому Хозяину Слов сова Чаби-Тукур, – пояснил Вок. – Сова Чаби-Тукур не может ошибаться.
– Подумаешь, блин, авторитет! Сова какая-то! – раздраженно сказал я. – Запросто могла ваша сова ошибиться! На Глокке я не видел ни одной живой женщины. И уж тем более ни к одной из них не прикасался. С нами не было женщин! Не уверен, что Воины Обновления знают, что такое «гендерно-гомогенная операция». Но операция на Глокке была именно гендерно-гомогенной! На языке нормальных людей это означает «никаких баб»! Бабы в это время преспокойно себе воевали на другой планете! Спрашивается, к кому там я мог прикасаться? Разве что резиновую бабу кто-то с собой для прикола прихватил и пакет с инсталляцией дал мне подержать, еще в катере…
– Не повышай голоса, Серж-ачи. Мы хорошо слышим, – сказал Вок.
Сила внушения в этих словах была такой, что я сразу же остыл. И добавил, на сей раз гораздо миролюбивее:
