Неспособность правительства решить вопрос о мире, хлебе и земле вызывала в массах бурю озлобления и ненависти. Эти настроения создали почву для стремительного роста влияния различных групп анархистов. Об этом сообщали в ЦК РСДРП из Севастополя, из Юго-Западного края, из Финляндии, Донбасса и других районов страны.
В письмах в ЦК большевистские комитеты отмечали бесконечную усталость масс, выражавшуюся «в дикой злобе, которая в каждую минуту может вызвать неслыханно дикие выступления», что в провинции массы «бурлят, невтерпеж», что «масса “левеет” по-анархистски», что слепая ярость пробуждает самые низменные инстинкты. Антонов-Овсеенко прямо предупреждал: «Масса идет через нашу голову… Надо спешить»
[934]
.
Многочисленные сообщения о подобного рода эксцессах всячески муссируются буржуазной прессой. «Все это, – писало “Утро России” 1 октября, – леденит душу ужасом уже не предчувствия, а уверенности, что пробил последний “двенадцатый час”». Ленин тщательно анализирует ситуацию и приходит к выводу, что тот самый «общенациональный кризис», о котором говорилось в резолюции VI съезда партии, становится фактом. Отсюда вытекает и практическая задача: надо торопиться – «иначе волна настоящей анархии может стать сильнее, чем мы…»
[935]
И именно в этот момент, когда центр тяжести движения все более перемещался непосредственно в массы, на улицу, на заводы и в казармы, большевистский ЦК позволил увлечь себя в новую «говорильню», в новый виток «парламентских игр».
«На вулкане»
Вечером 14 сентября в Александринском театре открылось Демократическое совещание. Идея его созыва была изложена Федором Даном еще в ночь на 27 августа, когда стало ясно, что прежняя правительственная коалиция с кадетами рухнула. Предполагалось, что такое совещание создаст правительство «демократической коалиции» из представителей Советов, демократических партий, профсоюзов, кооператоров, органов местного самоуправления и прочих общественных организаций. И поскольку критерии представительства изначально были весьма неопределенными, открывались самые широкие возможности для политического манипулирования.
Так оно и случилось. Из более чем полутора тысяч мест 300 было отдано органам местного городского самоуправления, 200 – земствам, 120 – кооперативам, находившимся в руках эсеров и меньшевиков. Советы, профсоюзы и другие общественные организации получили более тысячи мандатов. Но преимущество было опять-таки отдано сельским Советам, где явно преобладали эсеры. А вот всем Советам рабочих и солдатских депутатов, действительно представлявшим наиболее политически активную часть населения страны, предоставили лишь 230 мест, профсоюзам – 100, рабочим кооперативам – 38, флоту – 15.
Эти манипуляции привели к такому распределению мандатов между партиями, которое уже не соответствовало реальному соотношению сил в стране. Из тех делегатов, которые написали о своей партийности в анкетах, 532 являлись эсерами (71 указали на принадлежность к левым эсерам), 172 – меньшевиками (их них 56 интернационалистов), 134 – большевиками, 133 назвались беспартийными. И прав был Милюков, когда позднее написал: «Демократическое совещание… было по самому своему происхождению ловким политическим маневром с целью оттянуть разрешение неразрешимого конфликта»
[936]
.
Между тем, уже 3 и 6 сентября ЦК принял решение об участии в совещании и даже поставил вопрос о делегировании на него (при условии депутатской неприкосновенности) Ленина и Зиновьева. Однако понимание целей этого участия было среди большевиков различным.
Редактор «Уральского рабочего» Самуил Цвиллинг 8 сентября предложил обратиться к массам, разъясняя им, что предстоящее совещание «это подмена Всероссийского съезда Советов, продолжение тактики соглашательства и стремление ЦИК опереться на сомнительные в революционном смысле элементы (кооперативы, национальные группы, земства и т. д.) вместо единственно революционных элементов – рабочих, солдат и крестьян. Это стремление после корниловского мятежа устроить “коронацию” Керенскому.
Мы послали на это совещание своих представителей только для того, чтобы испортить эту коронацию, чтобы потребовать от него сложения полномочий и немедленного созыва Всероссийского съезда Советов… Немедленно организовывайте Красную гвардию из рабочих и приступайте к обучению ее военному строю и стрельбе из винтовок… Делайте это возможно скорее и срок обучения чтобы был возможно короче».
Уже упоминавшийся Среднесибирский съезд Советов в Красноярске, посылая своих делегатов на совещание, дает им императивный мандат: «Требовать перехода власти в руки Советов… Принять все меры к немедленному созыву Всероссийского съезда Советов для создания верховной революционной власти». Аналогичные резолюции принимаются съездами Советов Финляндии, Латвии, Ярославля, Челябинска, Ставрополья и др.
[937]
В большевистском ЦК были более осторожны. Некоторым его членам казалось, что идея «компромисса» все еще вполне реальна. 13 сентября ЦК поручил выработать декларацию для совещания Троцкому, Каменеву, Сталину, Милютину, Рыкову. И в тот же день в «Рабочем пути» публикуется статья Зиновьева «Наша победа и наши задачи». Эмиль Кальске, у которого он жил тогда, пишет, что именно в это время Григорий Евсеевич не раз встречался на квартире у Никандера Кокко с Рыковым и Сталиным. А стало быть, есть основания предполагать, что статья 13 сентября выражала не только личное мнение Зиновьева
[938]
.
«Главный вопрос, который стоит сейчас перед каждым революционером, – говорилось в статье, – заключается в том, существуют ли еще и сейчас какие-нибудь шансы на мирное развитие революции и что нужно сделать, чтобы эти шансы усилить? И тут– то надо себе сказать: если существуют, то только в том случае, если между рабочим классом окончательно пошедшим за нашей партией, и массой мелкобуржуазной демократии, идущей за эсерами и меньшевиками, состоится известный компромисс, известное соглашение… И открывающееся на дня Всероссийское демократическое совещание могло бы еще открыть путь для такого мирного исхода». А в подкрепление этой позиции «Рабочий путь», не печатавший после 6 сентября ни одной ленинской статьи, публикует 14-го за его подписью работу «Один из коренных вопросов революции», написанную 7 или 8-го, в которой говорилось о возможности «мирного, спокойного» перехода власти к Советам.
Трудно сказать, успел Ленин прочесть эти газеты или нет, но именно 13 и 14 сентября он пишет два письма: первое – Центральному Комитету, второе – ЦК, ПК и Московскому комитетам партии.
